Окно с видом на площадь - [13]

Она вдруг отодвинула поднос жестом, похожим на отвращение, и потянулась к спускавшемуся возле кровати шнуру с намерением позвонить.

— Селина приходит повидать меня в любое время, когда ей захочется. Я часто беру ее с собой на прогулку в коляске. Но что касается Джереми, я не нахожу удовольствия в его компании. Мне это трудно, мисс Кинкейд.

Она потянулась к столику, стоявшему возле кровати, и взяла двойную миниатюру, оправленную в рамку из серебра. Без слов она протянула ее мне, и я увидела портреты двух мужчин. С одной стороны — мрачная физиономия Брэндана Рейда, с неулыбчивым ртом и глазами, смотревшими куда-то вдаль. Другой мужчина внешне был полной противоположностью ему. И я поняла, что это, должно быть, Дуайт Рейд. Внешность младшего брата была светлой, солнечной. Если не считать его светлых волос, в остальном он был удивительно схож со своим сыном. Он был моложе Брэндана Рейда, а мальчишеский вид делал его намного приятнее. Я вернула миниатюру, удивляясь в душе, зачем она показала ее мне.

— Вы, вероятно, слышали о моем первом муже, — проговорила она. — Многие благословляли его имя. После его смерти жители Нью-Йорка начали строить здание в память о нем — дом-мемориал Дуайта Рейда, который скоро будет открыт для бездомных детей. У Дуайта было великое будущее. Возможно, он стал бы губернатором или занялся бы правовой деятельностью на государственном уровне.

Я молча слушала, обеспокоенная неожиданным всплеском чувств, который отразился на ее лице. Янтарные глаза уже не были холодны. Когда она посмотрела на меня, ее глаза были затуманены слезами.

— И все это было разрушено — все! Вы понимаете? Вы можете понять, что общение с Джереми причиняет мне боль?

В первый раз за все время я испытала сочувствие к ней, но все же не могла безоговорочно принять ее отношение к сыну. Джереми был ребенком, что бы он ни совершил.

— Я могу понять, — сказала я ей. — И все же даже такой ужасный поступок можно простить, когда на весах находятся жизнь ребенка и его психика. Может быть, он сам обвиняет себя даже больше, чем кто-либо. Может быть, он отчаянно нуждается в любви и помощи.

Лесли Рейд провела рукой по лицу, и бриллианты сверкнули на ее руке. Лицо ее опять не выражало ничего, кроме безразличия.

— Делайте, что хотите, — промолвила она. — Я не могу сказать про себя, что я чудовищная мать, но мой сын — чудовище.

Кейт постучала в дверь и вошла, чтобы унести столик с подносом. Разговор закончился, и я здраво рассудила, что пора уходить. Поэтому я удалилась из комнаты вслед за горничной. По крайней мере теперь я знала, что мне не стоит рассчитывать на помощь со стороны матери Джереми. Несомненно, ее раны были так же глубоки и ужасны, как и раны мальчика. Несмотря на ее замужество с братом Дуайта, было ясно, что она полностью не оправилась после потрясения. Не мне судить ее, но мои симпатии все еще оставались на стороне ее сына.

В холле, когда мы проходили мимо комнаты, где накануне я застала Джереми, я заговорила с Кейт.

— Что это за комната? — спросила я ее.

Кейт метнула на меня быстрый, испуганный взгляд и задержалась у лестничного пролета, ведущего вниз.

— Это ничья комната, мисс. Но это была комната того… того, кто умер. Кухарка сказала мне, что как раз здесь это случилось. А теперь ее держат запертой. Хорошо, что я не верю в привидения.

Она поспешила вниз, а я вернулась на третий этаж, раздумывая. Как странно, что у Джереми оказался ключ от запертой комнаты его отца.

Войдя в классную комнату, я обнаружила, что кто-то уже находится в ней. Перед столом, на котором я оставила китайский шелк, стоял мужчина, озиравший комнату с гримасой, как мне показалось, некоторой тревоги и отвращения. Это, конечно, был учитель, и я не могла поставить ему в вину, что он отнесся к моему вторжению без восторга.

— Доброе утро, — сказала я. — Я Меган Кинкейд. Меня определили сюда заниматься платьем для Седины. Надеюсь, я не очень помешаю вам.

Он перестал осматривать стол и взглянул на меня. Так впервые передо мной предстал Эндрю Бич. Тогда я еще не знала о роли, которую ему придется сыграть в моей жизни, и увидела перед собой молодого человека несколько неопределенной наружности. Он был среднего роста, коренастый, с крупными чертами лица. Хотя в то время в моде были усы, он, как и мистер Рейд, был гладко выбрит. Его темные волосы спадали на высокий лоб, а глаза ярко-голубого цвета смотрели на меня из-под выгоревших ресниц острым и проницательным взглядом. Что-то похожее на улыбку тронуло его губы, когда он ответил на приветствие и представился. У меня создалось впечатление, что он может посмеяться с одинаковой готовностью и над собой, и над всем остальным миром.

— Признаться, — заметил он, — я приготовился протестовать против захвата моей классной комнаты бригадой, вооруженной иголками и булавками. Но теперь, после встречи с предводителем-швеей, я отказываюсь от сопротивления.

Он с насмешкой поклонился, окинув меня дерзким, но одобрительным взглядом.

Как бы то ни было, меня не обидели и не оскорбили его слова. И даже потом, когда Эндрю Бич критически отнесся к моим действиям и открыто высказал мне свое неодобрение, я не могла сердиться на него. Было в нем такое качество, которое обезоруживало даже в те моменты, когда его слова глубоко ранили меня.