Окна во двор - [10]

– Это свадьба без невесты, – объясняла Пелагея, наклонившись к самому уху дочери.

– Это как?

– Ну вот так. Когда свадьба у мужчин, они оба женихи, понимаешь?

– Странно, – просто сказала Юля, пожав плечами, но тут же, приняв ситуацию, заговорила о другом: – А торт будет? А какой? Очень большой? Мне можно? Мам, мне можно торт? Ну почему чуть-чуть, мам?

Мы с Ваней отошли в сторону, сели на покатую скамейку с деревянными разноцветными балками. Мимо проехало такси и едва успело затормозить, как из него выскочила большеротая рыжая девушка. С ультразвуковым писком она бросилась Льву на шею, и я удивился, что кто-то настолько непосредственный и эмоциональный может дружить с таким человеком, как наш отец. Она защебетала ему что-то едва различимое про долгую дорогу, а я все думал: ну и огроменный же у нее рот. Особенно когда улыбается – щеки собираются вокруг глаз. Но, несмотря на это, она все равно была милой, даже симпатичной.

Родители указали ей в нашу сторону, и она, снова в сопровождении радостного ультразвука, побежала к скамейке.

– Мики! Какой ты стал взрослый! – «Как вымахал» – мысленно добавил я, и она действительно сказала: – Как вымахал! Сколько мы не виделись?!

– Никогда не виделись, – заметил я.

– Нет! В Питере виделись! Я тебя помню, ты тогда был еще во‐о-от такой. – И она опустила ладонь где-то на уровень своего колена, что, конечно, не соответствовало моим настоящим пропорциям в восемь лет.

Странно, что я не запомнил ее. С таким-то ртом.

– Это Карина, – пояснил Лев, подходя к нам. – Моя подруга.

– А, это вы отвели Льва в гей-клуб, он встретил там Славу, они начали встречаться, и теперь я все это терплю? – вежливо спросил я, на всякий случай улыбнувшись под конец фразы.

Карина рассмеялась, закинув голову назад, и сказала Льву:

– Он у вас с юмором!

Лев кивнул, тоже улыбнувшись.

– Да, как видишь. Со специфическим.

Взгляд Карины переместился с моего лица на Ванино, и ее накрыла новая порция радости. Она заворковала над ним, как над младенцем:

– Ой, кто это тут у нас такой миленький, маленький, сладенький!

– Осторожней, он может в жопу послать, – предупредил я и встал со скамейки, позволив Карине сесть и завалить брата обязательными вопросами для детей: «Как дела? Как учишься? Кем хочешь стать?»

Пока Пелагея и Рома стояли над клумбой цветов, развлекая Юлю («Мам, а это что за цветок? А вот это? Пап, а вот это что?»), а Лев с Кариной мучили бедного Ваню вопросами, Слава расположился чуть в стороне от всех, подперев плечом фонарный столб. Я подошел к нему, облокотившись с другой стороны, но разговора не получилось.

Из вновь подъехавшего такси высыпала новая порция гостей: трое мужчин и женщина, все примерно одного возраста – лет под сорок. Они кинулись приветствовать Льва, потом – Карину, один из них поздоровался с Пелагеей, и, когда Лев указал на нас со Славой, все четверо дружно двинулись к нам, пожали руки, поздравили Славу с «такой знаменательной датой». Слава вяло улыбался, рассыпаясь в благодарностях. Я быстро вычислил, что эта женщина в красном платье с глубоким декольте и вон тот седеющий мужчина – муж и жена. Они держались рядом, он приобнимал ее за талию, у обоих на правой руке кольца. Оставшиеся двое, скорее всего, были геями, но не были парой, они даже не смотрели друг на друга. Один из них, в черной рубашке с белой продольной полоской (бедный Лев!), пожимая мою руку, задержал на мне долгий взгляд. Он сразу привлек внимание геометричностью своей внешности: заостренные скулы, прямой нос и квадратный подбородок делали его голову похожей на многогранник. Выглядело необычно, но я не мог понять, считаю ли это красивым.

Когда все снова разбились на компании, скучковавшись в стороне, я сказал Славе, просто чтобы что-то сказать:

– У того мужика прикольная внешность.

Слава обернулся, посмотрел, кого я имею в виду, и попросил (или приказал?):

– Даже не подходи к нему.

– Почему?

– Он кусается.

– Ладно. – Я не понял, шутка это или как, и сменил тему: – А твои друзья будут?

– Нет. – Он постарался ответить непринужденно, но вышло тоскливо, вымученно даже.

– Почему?

– Они не могут прилететь.

Я постарался вспомнить Славин круг общения: фрилансер, рабочего коллектива нет, единственное окружение – такие же волонтеры в социальных учреждениях. Многие из них религиозны и делают добрые дела во имя Бога, особенно в детских домах, поддержку которым оказывает церковь.

– Ладно, – вздохнул я.

Я представил, как бы сейчас выглядела эта свадьба, если бы мама была жива. Наверное, мы бы прилетели вдвоем, она была бы свидетельницей у Славы, в таком же бежевом воздушном платье, как у Карины, и время от времени, когда никто не видит, она бы шикала: «Вынь руки из карманов» – или поправляла мне волосы, а я бы раздражался: «Отстань, мам». Или мы бы прилетели втроем: я, мама и какой-нибудь отчим, с которым мы бы обменивались колкими репликами, а мама бы говорила: «Прекратите ругаться», а я бы говорил: «Прости, мам», потому что мне бы не хотелось ее расстраивать. А может, мы прилетели бы вчетвером, или впятером, или вшестером: у меня были бы родные братья и сестры, среди которых мне пришлось бы играть роль старшего, то и дело перепроверяя, все ли на месте, и гадая, не задаст ли мне взбучку мама, если я потеряю хотя бы одного.