Оклот - [2]

До поздней ночи они копали в коровнике за конюшней глубокую яму, соответственно накрывая ее досками и бревнами, потом они пошли в курятник и сделали другое укрытие, на всякий случай. Дядя Антон решил, что будет лучше, если они спрячутся отдельно, он с Михаилом в одном месте, а тетя Елена с Эмилькой в другом. Если одно укрытие обнаружат, может второе будет сохранено.

– Тебя, Леночка и Эмильку, мы спрячем глубже – сказал он. – Потому что ты женщина, а Эмилька маленькая, ребенок, и вы не в состоянии сбежать, если вас найдут, а мы с Михаилом это другое, мы сильные и если придется бежать, мы дадим стречку в хлеба, и нас не догонят. Хлеба сейчас много, высокие ланы ржи, ну и кукурузы хватает. Я все обдумал.

Потом он велел тете взять толстый платок и одеяло для Эмильки, воду в фляжке для питья, несколько ломтиков хлеба на всякий случай и фонарь, который он купил на Рождество, другой возьмет он с Михаилом и они спрячутся в коровнике. Там их никто не будет искать.

Тетю и Эмильку они завели после ужина в курятник, где они построили специальное укрытие в глубине, за курами, которого не было видно даже, если кто-нибудь открыл бы широко дверь и посмотрел внутрь. Они шли один за другим, отец и сын, а потом мать и дочка, подкрадывались, согнувшись, как будто над их головами находилась низкая крыша. Их длинные тени вдруг раздвоились в разные стороны, они приостановились и осторожно посмотрели друг на друга. Когда дядя открыл дверь, закудахтали куры, и неожиданно пропел петух. Они остановились как вкопанные, боясь шевельнуться. Казалось, что кто-то наблюдает за ними. Дядя осторожно осмотрелся вокруг, но никого не заметил. Он открыл двери курятника пошире, куры захлопали крыльями, вокруг темно, хоть глаз выколи. Дядя включил фонарь, и длинный сноп света показал им дорогу. Куры, сидящие на лестнице, зашевелились. Тени с крыльями заиграли на стене. Маленькая Эмилька тихонько постанывала, но она не разрыдалась, предупреждена, что эту ночь она проведет с курами, которых днем гоняла во дворе. Когда они уже ложились в стог сена, который дядя накрыл клеенкой и мешками, тетя Елена крепко обняла Эмильку и начала ее качать. Дядя и Михаил медленно удалились, закрыв за собой курятник.

За конюшней дядя поднял голову и посмотрел на далекое, черное небо, полное тайн и мерцающих иголок света. Потом он долго прислушивался. Царила глубокая, ночная тишина. Она казалась страшной, как бы скрывающей в глубине своей черной сердцевины все горькие и мрачные загадки мира. Они вошли в навозную яму, накрылись одеялами и засыпали дыру изнутри соломой. Как только улеглись, прислушиваясь гудящей тишине, Михаил зашипел. Огромная крыса вскочила на его тело и промчалась по его груди. Михаил стиснул зубы, схватывая отца за плечо. Где-то тикали невидимые часы. Они лежали свернутые калачом, легко ошеломлены, с поджатыми ногами и напряженно прислушивались. Сон долго не приходил. Несколько других крыс пролетело над ними, словно они устроили соревнования по прыжкам в длину. Дядя и Михаил уснули только под утро, но скоро проснулись.

Их разбудили крики, призывы и страшный шум снаружи, а до их носов дошел запах гари. Они осторожно выползли на край ямы и застыли. Изо всех сторон пылало заревом. Деревня горела. Горячий воздух гудел над их головами. Какие-то страшные типы, будто призраки с косами, вилами и топорами, вытаскивали из жилищ, конюшен и сараев перепуганных, бледных мужчин, плачущих женщин и рыдающих детей, убивая их безжалостно. Дядя Антон поймал Михаила за плечо и почувствовал, что сын весь трясется. Дядя еще крепче его обнял и прошептал:

– Они нас не найдут.

Порывы ветра метали снопы искр, обрушивались крыши, падали стены и целые хаты, а мощное пламя поглощало дом за домом, как призрак смерти; вылетало из черноты труб и темных туч дыма и гари, и перебрасывалось между стрехами, зажигая дом за домом. Между жилищами метался на черных крыльях опаленный дьявол, виляющий огненным длинным хвостом, тянущий за собой смерть и ужас. А некое другое чертово отродье вытаскивало как раз из укрытия старосты маленького мальчика со светлыми волосами и разбивало его о придорожный камень, раскалывая его голову на две половины. Третий изверг, надутый, с больным, блестящим глазом нес на плече заржавленную пилу и издевательски смеялся.

– Полячки, сало с вас треба зробити – ворчал он как собака и напирал вперед как призрак из черной бездны. А когда ему другие слуги ада бросали у ног мужчин с горящими головами, подзывал к себе других, скалил желтые зубы и схватывал пилу; остальные придерживали жертву и пилили ее как бревно. Пила, заржавленными зубами врезалась в живот мужчины, и выдергивала ему кишки, желудок, сердце, внутренности вылезали наружу, а призрак волосатой лапой хватал топор и отсекал голову, руки и ноги, а потом сваливал корпус в пламя, тело начиналось шипеть и трещать, а призрак, метясь среди огня и дыма, хохотал, держась за живот. А когда в его руки попадала женщина, он срывал с нее платье и вколачивал в ее живот острый кол, шипя от радости:

– Шо тобе еще треба, проклята полячка?!