Океан. Выпуск 6 - [10]

— Ну, до этого пока далеко, — сказал Говорин.

— Далеко не далеко, а стремиться надо. Ладно, я пошел к «деду», что-то звал.

К «деду», то есть к старшему механику, Павлик попал не сразу. В коридоре возле камбуза он остановился и, оглядевшись, робко постучал в дверь. Верхняя половинка двери открылась, и он увидел прямо перед собой веселое лицо Ани Кириченко.

— А, мой миленький прибыл! — тоненько пропела она, раскинув руки, словно хотела обнять Павлика. Он невольно сделал шаг назад, и Аня улыбнулась. — А пугливенький ты, зайчик мой. Такой и в жены меня, бедную, побоится взять!

— Ладно тебе, — краснея до корней волос, пробормотал Павлик. — Вечно ты шутишь. Люди мало ли что подумают…

— И пусть думают. Пусть говорят, зря не скажут! — Аня звонко чмокнула не успевшего уклониться парня прямо в губы и расхохоталась.

Окончательно сконфуженный, Павлик отошел от двери. Ему казалось, что стоит бедовой Ане добавить еще что-нибудь, и его сердце выскочит из груди от стыда и восторга.

Раскрасневшийся и счастливый вошел он в каюту стармеха Леонида Петровича Вербицкого, который только что поднялся из машины и мыл под краном сухие, маленькие руки, щеточкой вычищая въевшуюся в кожу грязь.

— Садись, Павел, — пригласил он гостя. — Что веселый, будто сто тысяч выиграл?

— Да так… — пробормотал Павлик.

— Да, брат, в твои годы человеку легко радость дается. Не всегда он, правда, это ценит. А тут повозишься с железками три-четыре часика, и все ноет… — Стармех вытер руки и стал перебирать книги на полке, пристроенной над койкой. — То давление поднялось, то радикулит. К старости всякая зараза пристает. Садись, я тебя по комсомольским делам пригласил. — Стармех помолчал. — Чем разговор-то закончился в столовой?

— Все тем же, Леонид Петрович, — пожал плечами Павлик. — Мне его, что ли, агитировать? Он сам грамотный, не хочет — не надо.

— Ничего, терпение, терпение…

— Да Леонид Петрович! — воскликнул Павлик. — Чем я-то выше его или другого? Почему я должен воспитывать? А меня кто воспитывал?

— Наверное, кто-то был, да и сейчас, насколько я понимаю, ты не один. Одним словом, Паша, должность у тебя и трудная, и неоплачиваемая, зато нужная… Ну хорошо. У тебя ко мне что-то есть?

— Я хотел спросить… — Павлик замялся. — Если, конечно, нельзя, так вы мне сразу…

— Так, так, посмелее. — Стармех улыбнулся.

Павлик решительно сказал:

— Я в партию хотел, Леонид Петрович. Батя у меня коммунист, брат на фронте погиб, тоже был партийный, да и вообще… Только, может, мне рано?

— Ну вот, а ты еще говорил, кто тебя воспитывал. Батя, брат, работа… Партии такие люди, как ты, нужны, Павлик. Пиши заявление. Рекомендации есть?

— Одну дает старшина Говорин.

— Я тоже напишу, да и капитан, наверное, даст. А насчет Кравцова — учти, он на твоей совести…

Стук в дверь прервал стармеха. Вошел вахтенный матрос.

— Товарищ старший механик, вас срочно к капитану.

— Что случилось?

— Боцман вернулся из увольнения. Один, без Кравцова и Березина.

* * *

Прошло ровно двадцать минут после ухода Ильи и Васи. Боцман отодвинул недопитую кружку пива и решительно слез со стула.

— Мистер ботсвэйн, дринк, плиз… — пропела Доротти, поставив перед ним заказанную Ильей рюмку виски и еще два бокала пива, но Анатолий Степанович решительно отмахнулся: «Ноу, ноу!» — и вышел из бара. Он долго стоял у дверей под якорем, высматривая ребят в потоке чужих людей, потом кинулся в ближайшие магазины, обегал их снизу и доверху, затем вернулся в бар. И снова Доротти улыбнулась «большому русскому». Но он видел только часы, которые показывали, что пора было возвращаться на судно. Боцман засуетился.

Кое-как, знаками, он спросил у бармена, не было ли здесь в его отсутствие Ильи и Васи — такого низенького, прихрамывающего, и длинного, безусого, — и бармен, поняв его, ответил, что нет, не возвращались. Боцман снова оказался на улице, размышляя, что же предпринять.

Так и не найдя выхода, ругая себя последними словами, сел боцман Егоров на автобус, решив, что самое разумное сейчас как можно раньше вернуться на судно и доложить о ЧП капитану.

* * *

Не так уж хорошо знал Илья английский. Это выяснилось, когда он попытался узнать, как быстрее добраться до Ванкувера. Сначала они сели на автобус и доехали до какого-то завода. Пришлось вернуться в центр и повторить попытку.

Прошло, наверное, еще около часа, пока они оказались на окраине Портленда, у автострады, ведущей на Ванкувер. Дул холодный ветер, начинал моросить мелкий дождь, сырой асфальт отражал огни мчащихся автомашин. Вася ежился в намокшем пуловере, хмель у него начинал проходить, и самочувствие было, как у новичка во время шторма.

Вот они стоят оба далеко от своего судна, часы отсчитывают минуты. А по уставу военного времени опоздание свыше двадцати минут — уже преступление. «Батя сейчас на передовой, может, с товарищами отражает атаку фрицев и даже ранен, — бежали горькие мысли. — Мама делит пайку на себя, Гальку и бабушку; весной они едят суп из нечищеной картошки с крапивой (если она уже выросла под заборами). А мы, как господа, пили виски и пиво. И еще не пришли на судно…» Вася без обычного уважения посмотрел на худенькую фигурку товарища. С поднятым воротником пиджака, сутулый, тот метался, прихрамывая, по обочине автострады, то и дело вскидывал руки в надежде остановить машину, но автомобили мчались, не сбавляя скорости.