Океан. Выпуск 6 - [8]

— Вот то, что вам подходит! — торжественно объявил он, приложив пиджак к Васиному плечу. — О-о-о! Да это ж вылитый шедевр, я не знал, что у меня еще остался такой замечательный, серый в искорку костюм. Такие костюмы у нас в Америке теперь носят только доктора и конструкторы военных авианосцев…

— А сколько он стоит? — с кислой улыбкой спросил боцман.

— А то у меня всего двадцать пять долларов, — с надеждой и отчаянием признался Вася.

— Двадцать пять долларов! Да вы настоящий капиталист! — воскликнул Белкин. — Поверьте, что сейчас у меня, владельца этого магазина, в кармане всего пятнадцать долларов и тридцать пять центов. Вы видите, меня считают богачом, чуть ли не миллионером, а я всего-навсего бедный лавочник, который стремится каждую копейку пустить в дело. И тем не менее я никогда не требую с покупателей так дорого, как берут в других магазинах. Этот прекраснейший костюм стоит всего-навсего… — Белкин сделал паузу, во время которой изучал выражение Васиного лица, — девятнадцать долларов! Да, всего девятнадцать! — Не дав Васе сказать ни слова, он помог надеть ему пиджак и потащил его к окну. — Вы видите, какой у него цвет? Нет, не смотрите здесь, пойдемте ближе к свету. Ах, как жаль, что я уже не молодой красивый парень и не конструктор авианосцев, я обязательно купил бы себе такой костюм… Между прочим, товарищи, — понизив голос, с радостной улыбкой обратился он к боцману и Илье, — вы слушали сегодня радио? Так я вам сообщаю: наша армия уже бьет фрицев. Смерть немецким оккупантам! Так я заворачиваю этот костюм?

Вася не успел опомниться, как его обмерили, чтобы подогнать костюм. Еще через несколько минут Белкин доказал, что к такому замечательному костюму надо купить рубашку, галстук и полуботинки и, конечно, не где-нибудь, а именно у него.

— Не хватает двадцати центов, — краснея, признался при расплате Вася.

Белкин заулыбался:

— Какие пустяки, неужели я буду считать такой долг! Заходите к нам каждый рейс, господ… простите, товарищи, мы рады встретить вас и ваших друзей.

Когда они выходили из магазина, в кармане у каждого лежало по сувенирчику — носовому платочку с вышитым в углу якорьком: добрый мистер Белкин не мог отпустить русских моряков без подарка, тем более что цена платочку была пять центов…

— Уф-уф! — облегченно вздохнул боцман, когда они вновь вышли на улицу.

Они находились в центральной части Портленда. Нижние этажи домов здесь сплошь состояли из магазинов, кафе и ресторанов, красочная реклама зазывала поскорее приобретать одежду в магазинах Мюллера и патентованные запонки О’Нила, пить пиво Блитц-Вайнхарт и кока-колу, смотреть новый боевик по биографии Джека Лондона, читать подробности о судебном процессе, затеянном против Дюка Эллингтона его последней любовницей. По улице шли люди всех рас и цветов кожи. Тюрбан индуса покачивался рядом с турецкой феской, громадный негр вышагивал возле высохшего, как тростинка, мелкосеменящего китайца. Разноязыкий говор, гудки автомашин, джазовая музыка, вырывавшаяся из открывшихся на мгновение дверей бара, радуга рекламных щитов, запахи апельсинов и выхлопных газов, голуби на тротуарах, чистенький старичок, кормящий их орехами из прозрачного целлофанового мешочка, полицейский с тяжелым смит-вессоном в открытой, как у ковбоя, кобуре на широком поясе, оттаскивающий от таверны оборванную пьяную женщину, — все это был портовый город Портленд.

Боцман Егоров приостановился, указывая на вывеску, в углу которой был изображен адмиралтейский якорь и бородатый шкипер с поднятой в приветствии рукой.

— А ну-ка, Илья, взгляни, что это за контора?

— «Дроп энкор хир», — прочитал Илья. — Таверна «Отдай якорь».

— Есть отдать якорь! — с готовностью взял под козырек боцман. — Это как раз то, что нам сейчас требуется. За кружечкой пива легче будет и о жизни порассуждать.

В таверне, куда они вошли, за столиками и у высокой буфетной стойки сидело несколько американцев. Боцман, Илья и Вася взобрались на высокие стулья, и Илья попросил три кружки пива. Толстый бармен приоткрыл дверь в кухню и крикнул:

— Доротти!

Полная низенькая брюнетка с усиками и маленькими, острыми, как у мыши, глазками вынесла поднос, уставленный запотевшими бокалами с холодным пивом.

— О-о, вот это дело! — удовлетворенно проговорил боцман, осторожно сжимая свой бокал.

Бармен за стойкой добродушно ухмылялся, держа зал под обстрелом своих заплывших глазок. Доротти успевала и за официантку, и за уборщицу — посуда и мебель в таверне блестели, радиола-автомат выдавала одну за другой модные мелодии. Как только вошли русские, в зале зазвучало могучее шаляпинское «Эй, ухнем», его сменили «Очи черные», потом «Беса ме мучо…».

— Хорошо! — сказал боцман, поглаживая синеватый шрам на подбородке. — Будь у меня доллар, сейчас на весь набрал бы пива.

— Заказывай, шеф, у меня есть, — сказал Илья. — И виски принесут, если хочешь.

— Слушай, а ты, оказывается, свой парень, не жлоб, — повеселел боцман. — Сам не из Питера?

— Из Киева я, дорогой Анатолий Степанович, — усмехнулся Илья. — Представь себе, что и там водятся не жлобы.

— Ну, тогда за здоровье. — Боцман со вкусом опрокинул рюмочку виски и запил ее пивом. Глаза его потеплели. — Э, ребята, что за жизнь была в Питере до войны! Сам я с Лиговки, там вырос и работал. Да… была у нас компания — Ленька Баламут, Яшка Рыжий, ну и я. Все музыку любили: они на банджо играли, я — на гитаре. Соберемся, бывало, у меня на квартире, настроим инструменты и… эх! — Боцман прикрыл рот ладонью и запел хрипловатым, приятным баритоном: