Океан. Выпуск 2 - [49]

— «Семерка», «семерка»! — заорал завлов в микрофон. — Вы слышите? Выходите на связь. Прием!

— Не так громко, — сказал ему капитан, — вы же не в мегафон кричите. Не на палубе ведь…

Трюм «семерки» был уже полностью загружен, поэтому ловцы кидали крабов или на нос, или просто сбоку стола. Их подбирали Костя с Олегом и укладывали рядами. Восемь — десять рядов выше трюма — это нормальная загрузка бота. Тогда получается общепринятый строп, примерно чуть более тысячи крупного краба, весом около трех тонн.

— Сколько уложили? — не оглядываясь, спросил старшина, хотя знал, что пошел пятый или шестой ряд.

— Пятый, — ответил Олег.

— Добро. Значит, еще немного — и шлепаем до базы. Поднимем с десяток сетей, и айда!

Они подняли со дна еще четыре или пять сетей, когда Вася, стоявший на лебедке, выпрямился, сделал руками крест, крикнул на корму:

— Стоп, Серега, пересыпка!

— Вот еще чего не хватало! — недовольно заворчал Карпович и поторопился к лебедке. На ходу он полез в карман, вынимая записную книжку, где у него была нарисована схема постановки всех сетей флотилии. — С кем же это нас угораздило?..

Но получалось, что ни с кем. Их поле было самым южным, крайним, и все же пересыпка была.

— Давай, — сказал старшина Сереге, и лебедка потихоньку заскрипела, вытаскивая на поверхность ком зеленовато-желтых сетей: одни — белесые, с чуть желтоватым отливом из толстой грубой хлопчатобумажной нити, другие — зеленые, с тонкой, но жесткой делью. Отличались и верха́ с наплавами, и низа́ с грузилами.

— С японцами пересыпка, — сказал Вася и вытащил нож. — Сейчас я их синтетику покромсаю. Вот деятели, в нашу зону заперлись!

— Нет, — сказал старшина, оглядываясь и всматриваясь в горы далекого берега.

Затем он пошел на корму, сориентировался по компасу, затем вернулся на нос, чтобы поглядеть еще раз на ком сетей, и он понял, но не стал этого говорить вслух, что постановщики на «Абаше» переборщили, забравшись со всем выставленным порядком сетей на юг и слишком мористо, и, таким образом, пересыпали край японского поля сетями «семерки».

Старшина стоял на корме, думая о своем, а ловцы сгрудились около стола и ждали его решения. Мотобот слегка покачивался и черпал воду низкими бортами. Вода струилась по палубе, смывала в море мелких крабов и водоросли.

— Резать? — вновь спросил нетерпеливый Вася и подышал на холодное блестящее лезвие ножа. — У меня дамасской стали. Гвозди можно рубить, а потом бриться. Я раз-два!

— Нет, — твердо сказал старшина, — надо, хлопцы, распутывать. Если порежем, нехорошо получится. Японцы тогда свои сети не найдут. Мы ведь пересыпали их, не они нас!

— Подумаешь! — сказал Серега, но Карпович так глянул на него, что парень примолк.

Ловцы стали распутывать сети, а старшина, поглядев на часы, пошел на корму. Он не стал говорить Сереге, мол, пора выходить на радиосвязь. Серега мог бы и сам помнить. Но Серега забыл, он гордо стоял, растопырив ноги, на корме и оглядывался кругом, как заправский просоленный моряк. Он думал, что ловцом быть плохо, слишком тяжелая работа. Да и помощником быть не слаще. Какая разница, помощник он или рядовой ловец? Вкалывает наравне со всеми, — правда, платят ему поболее, но все равно! Вот быть старшиной бота — другое дело!

Серега стал мечтать. А мечтать он привык с детства. У него было живое воображение. Такое, что, если он закрывал глаза, мог видеть свои мечты, вроде как видят кинофильм. Картина за картиной проплывали перед ним, и главным героем был он, Серега. Вот Карпович заболел, его положили в лазарет, и пришел к нему озабоченный завлов: «Кого, Женя, старшиной на «семерке» ставить?» Карпович удивленно смотрит на завлова. И вот Серега — старшина, самый молодой среди всех и самый умный, самый боевой. Он тогда купит у Петьки с «Азика» японские сапоги, мягкие и такие красивые — закачаешься!

Конечно же, Серега быстро сумеет вывести «семерку» на первое место. И когда Карпович выздоровеет, он скажет капитану: «Видели, какой мужик меня заменил? Пусть остается старшиной до конца путины, а я пойду к нему в помощники».

Так мечтал Серега до тех пор, пока его не толкнул в плечо Карпович и не сказал ему:

— Не спи, друг!

Сказал и наклонился, полез, кряхтя, в тесную обитель Василия Ивановича, взял там телефонную трубку и прислонил ее к уху.

— Я «семерка», я «семерка»! Прием!

Серега сверху глядел на старшину, слушал его негромкий бас и обижался. Мог бы Женька доверить ему выйти на связь с базой, но нет, не утерпел, сам взялся, чтобы подчеркнуть то, что именно он старшина и главный на боте.

— Я «семерка», я «семерка». Прием! — продолжал басить Карпович, очень сильно прижимая трубку к уху, так, что ухо покраснело. — Не слышат. Спят, что ли, на базе?

— Да этот Валера наш суматошный, — сказал Василий Иванович, — бегает небось, бичей на палубе гоняет и про связь забыл.

— Кто его знает, — сказал старшина и поднял голову вверх. — Серега, давай ты, а я пойду хлопцам помогать сети распутывать.

Карпович встал во весь рост, и ему внезапно почудилось, что он провел у радиопередатчика не три минуты, а по крайней мере час. Слишком изменилось все вокруг. Солнце уже не сияло в чистом небе. Оно было тусклое, и на него можно было смотреть, не боясь рези в глазах. Море оставалось спокойным, но стало оно свинцовым и угрюмым. Бока накатных волн уже не были отполированными, не лоснились. Они приобрели какой-то пепельный, серый цвет и, возможно, от этого казались выше, нескончаемой чередой громадин, среди которых одиноко качался маленький бот.