Океан. Выпуск 2 - [42]

— Жень, а Жень, — вдруг сказал Серега, желая быть смелым и в то же время не разозлить Карповича, — что-то ты забыл, что я твой помощник. Давай сменимся. Я порулю, а ты на мое место!

— Давай, — спокойно сказал Карпович и бросил окурок за борт. — Только не виляй, веди бот прямо и скорость по лебедке держи.

Из рубки вылез моторист Василий Иванович, чумазый, бледный и с красными пятнами на лице. Закашлялся, а когда откашлялся, сказал:

— Каждый сверчок знай свой шесток.

— Мы коллектив спаянный, — возразил Серега, — и взаимозаменяемы. Хочешь, тебя подменю? Вот тебе крючок, шуруй, а я у тебя в рубке как-нибудь разберусь, где карбюратор, где акселератор, свеча, бобина. Знаю, только «корочек» моториста не имею.

Василий Иванович рот разинул, думая, как лучше возразить парню. А Серега рассмеялся и пошел по правому борту, хватаясь руками за низкие леера, на корму и встал на место старшины. Ему было весело, как-то легко на душе оттого, что он вот такой — смелый, дерзкий, работящий, — и оттого, что ему давно хотелось разогнуть спину, сбросить с рук мокрые перчатки, без которых не возьмешь шипастого краба, и, наконец, оглядеть бескрайнее Охотское море.

— Парадом командую я! — крикнул он, дурачась, с кормы, и невольно дернул ручку газа на себя. Мотор внутри бота взвыл, набирая обороты, «семерка» рванулась вперед.

— Ну, — проворчал Карпович около стола, — тише…

Быть может, он еще что-либо сказал бы и, быть может, согнал бы Серегу с кормы, но его внимание и внимание других переключилось на воду за левым бортом, на сеть, которую кто-то в глубине могуче дергал и водил кругами.

— Хлопцы! — воскликнул Костя. — Или тюлень в сети, или добрая рыбина!

В сетях оказался не тюлень, а громадный палтус, килограммов на семьдесят. Это была редкая добыча. Вообще в крабовые сети довольно часто попадают крупная камбала, бычки. Особенно охотские бычки по полпуда весом, но их на флотилии презирали. А вот палтус…

— Осторожно, ребята, — волновался старшина, которого охватил азарт, — не упустить бы. Мы его кандеям сдадим и вечерком славно попируем.

Дюжий Вася ухитрился подцепить рыбину багром и один вытащил ее на бот. Затем палтуса впятером перетащили на нос, привязали веревкой и для верности еще навалили на его черную спину килограммов сто цементных грузил. Василий Иванович со знанием дела стал рассказывать, как вкусен вяленый палтус, но неплох он и жареный. Лишь Василий Иванович да Карпович видывали раньше такую крупную рыбу, для остальных это было впервые.

— Это же кабанчик! — ахал белорус Костя.

— Телок, — поддакивал ему Олег Смирнов из Ставрополя. — Неужели крупнее бывают?

— Бывают, — вдруг сказал Вася.

Вся команда «семерки» залилась смехом.

Не смеялся только старшина. Он почувствовал некую перемену вокруг. Точнее, не он почувствовал, а его когда-то сломанная нога. Она вдруг заныла, хотелось ее сильно-сильно вытянуть и даже стукнуть. Старшина понял, что происходит резкая смена атмосферного давления. Он глянул на часы. Было немногим больше двенадцати. Потом он глянул на море, на небо. Море ласково искрилось, дробя солнечные лучи. Оно было нежное и спокойное, а окраска неба чуть-чуть изменилась. Вместо глубокой синевы в нем появилась едва уловимая белизна.

— Серега, — с легкой тревогой в голосе крикнул старшина на корму, — через десять минут выходи на связь с базой.

Потом он немного подумал, и подумал он о совершенно постороннем — о Владивостоке, о доме. Ему вдруг необычайно сильно захотелось быть там, а не здесь, и взъерошить волосы на голове Федьки, а потом лечь на диван и крепко уснуть.

Он помотал головой, отгоняя наваждение, и положил руку на плечо Василия Ивановича:

— Ты того… чтоб двигун был, как всегда, в порядке!

Этого можно было и не говорить мотористу «семерки». Василий Иванович был из тех, на кого можно положиться. Они со старшиной промышляли краба не первую путину и попадали в переплеты, и не было еще случаев за много лет, чтобы на воде у Василия Ивановича заглох мотор, чтобы в море кончилось горючее. У других и кончалось горючее, и глохли моторы, и мотористы не всегда были виноватыми. Просто так получалось, потому что двигатели на ботах не особые, а обычные, серийные. И баки с горючим имеют ограниченный объем.

Через десять минут, ровно в двенадцать часов тридцать минут, Серега вышел на связь с базой, но база молчала. Серега слышал лишь треск и шипение так, словно рядом около уха зажгли костер.

— Женя, база молчит, — сказал Серега старшине.

— Так, — сказал старшина, — выйдет на связь через полчаса, но ты, друже, прилипни к рации и не отходи, пока я не велю.

Скрипела лебедка, тарахтел мотор, мелькали руки, росла гора крабов на носу и заполнялся трюм. Экипаж «семерки» продолжал работать, как обычно. Олег Смирнов работал и руками и языком. Он доказывал старшине, который мучительно размышлял, надевать всем спасательные жилеты сейчас или потом, что на крабовой путине труднее всего, что «на рыбе» легче, на промысле китов легче.

— Возможно, возможно, — бормотал Карпович.

— Да не возможно, Женя, а точно, — горячился Олег. — Я лично второй раз на краба не пойду. Я домой так и написал: «Наконец узнал, где зимуют раки». Ну, узнал — и хватит. Я не такой железный, как ты, Женя. У тебя это семнадцатая путина. Ужас! Ты жизни не видал!