Майка на нем тоже черная. У него все черное, даже нижнее белье. Это мачеха так придумала — выкрасила всю его одежду в черный цвет, чтобы грязь была не так заметна и чтобы реже стирать. И выгоревшая майка, и шаровары, и даже волосы у него вечно испачканы лаком и разноцветными красками.
Он тащит связку фанерных рамочек, нанизанных на веревочку, как бублики. Рамочки покрашены такими же красками, что и Васька.
Увидав в окне Володино распухшее лицо, он мгновенно остановился. Фанерная связка с треском ударилась о его спину, и даже рыжий чубчик так растопырился, как иголки испуганного ежа.
— Вовка, это кто? — спросил он, не доверяя своим глазам.
— Это я, — прохрипел Володя.
— Врешь! — не доверял Васька.
— Ну вот еще…
— А, знаю: это ты так надулся. Открой рот — выпусти дух.
Замирая от гордости, Володя приоткрыл рот, хотя это в его положении было сделать нелегко.
Убедившись, что обмана тут нет, Васька завистливо произнес:
— Вот это портрет! Лихо как у тебя получилось. Это у тебя отчего? Мне, понимаешь, сейчас некогда. Батька дожидается. Я потом в окно стукну, ты подойди. Мне еще посмотреть охота.
Уходя, он все время оглядывался, показывал в знак восхищения большой палец и кричал:
— Знакомых ребят с другой улицы приведу. Они тоже посмотрят. Сдохнут от зависти!..
Васькиного отца зовут Капитон, а фамилия у него совсем уж смешная — Понедельник. Валерий Ионыч говорит, что такие люди отравляют воздух. В самом деле, Капитон такой запашистый, что около него трудно дышать. От него всегда пахло прокисшим клеем, вчерашней водкой, луком и почти всегда сегодняшней водкой. Кроме того, он курил необычайно злобные сигареты, отчего всем окружающим хотелось чихать. А потом Володя понял, что Ваоныч говорил не о пронзительном Капитоновом запахе, а про его изделия и особенно ковры.
Злая у Васьки была жизнь. Отец его числился маляром в какой-то артели, а в самом деле только и делал, что торговал на базаре аляповатыми коврами собственного изготовления. И сына приучал к тому же. Не мудрено, что и Васька к одиннадцати годам отлично усвоил все заскорузлые законы барахолки и при случае мог вывернуться из любого положения.
Рисовал Капитон деревья, похожие на клубы пара или на капустные кочаны. Малевал красавиц, прикрывающих свои желтые тела длинными извилистыми волосами, и лебедей, которые плавали в круглом озере тупо и безжизненно, как ковшики в кадушке.
Нет, он даже не рисовал. Он просто накладывал трафарет — картонный лист с дырками — и мазал большой кистью. Там, где была дырка, на полотне оставалось пятно, какая-нибудь деталь картины: крона дерева, окно в замке или клюв лебедя.
В заключение Капитон вручную «доводил» ковры: тупой кистью густо наляпывал желтые и красные цветы, подрисовывал красавицам черные коровьи глаза с такими жирными ресницами, что глаза делались похожими на жуков-плавунов.
Васькина мать умерла в позапрошлом году. Теперь у него мачеха. Какая она — молодая или старая — невозможно понять. Сонная какая-то и очень ленивая. Нигде не работает и только по воскресеньям ходит с мужем на барахолку продавать его изделия. А так целыми днями или спит, или наденет ситцевый цветастый халат и сидит у окна. Смотрит, что на улице делается. Она любит грызть семечки. Лениво шевеля пухлыми и какими-то расплывчатыми губами, она выталкивает мокрую шелуху, которая долго держится на губах и на подбородке, прежде чем упасть. Зовут ее Муза. Муза Демьяновна!.. А Васька, когда рассердится и если она не слышит, зовет ее — Мурзилка.
Все считали Ваську пропащим человеком. И в школе, и на улице. А он сам вначале просто не задумывался о своей судьбе. Потом, в школьные свои годы, втайне мечтал сделаться милиционером, наверное, потому, что его отец, как и всякий базарный скандалист, пуще всего боялся милиции.
Вот тогда он придет, поскрипывая новыми, блестящими сапожками, достанет из кобуры пистолет и строго скажет обомлевшему от страха отцу:
— Узнаешь меня, Капитон Понедельник? Я бывший твой сын Васька, которого ты терзал ни за что ни про что. Тюрьма тебе за это на десять лет.
У Капитона затрясутся рыхлые щеки, и заплачет он мутными слезами.
Но была у Васьки и другая мечта — настоящая.
Когда Ваське было около пяти лет, его впервые повели в цирк. Великолепие представления привело его в восторг. Акробаты, дрессированные звери, клоуны, блеск нарядов, веселая музыка… В эти минуты он решил стать циркачом. Совершенно потрясла его красавица дрессировщица с учеными обезьянками и собачками. Он всю ночь видел их во сне и слышал ее звонкий голос: «Ап! Ап!» А утром заявил отцу:
— Папка, отдай меня учиться на обезьянку.
— Ты и так на всех обезьян похож, — прохрипел отец и больно щелкнул сына по носу.
Так бы он и пропал, если бы не сохранилась в его цепкой ребячьей памяти как яркое воспоминание, как самая светлая мечта — сверкающий огнями и весельем цирк и на золотом кругу арены смешная ловкая обезьянка.
Мечта! Глядя на Ваську, никто бы и подумать не мог, чти у такого вообще могут быть какие-то мечты. Идет он, задрав свой облупленный носик-репку, и огненный чубчик вздрагивает на стриженой его отчаянной голове. Широкие, порванные и кое-как заплатанные штаны держатся на веревочке, перекинутой через плечо. Кошмарного цвета рубашка заляпана разными красками. Посмотришь на такого и не захочешь с ним водиться. Да он и сам-то ли к кому в друзья не набивался.
