Окаянная Русь - [28]

Василий Васильевич повертел в руках обломок древка и бросил его на скрюченную тушу.

— Свершился Божий суд. Теперь меня никто не остановит.

Ещё подумалось Василию Васильевичу, что этим ударом он сравнялся со своим отцом. Василий Дмитриевич был знатный медвежатник, и первого зверя он побил, когда ему минуло восемнадцать лет. Как сейчас коломенскому князю.

То, чего так опасался Иван Всеволожский, случилось скоро: не успел Василий Васильевич Коломну занять, как к нему со всех сторон стали сходиться бояре. Московская дума осталась без родовых бояр. Одни окольничие да младшие чины. А Иван Всеволожский всё более напирал на Юрьевичей:

— Всё Семён этот! Морозов! Послушал его Юрий Дмитриевич и Коломну отдал супостату! Пусть бы и был Васька монахом, так нет же! Праведным, говорит, хочу остаться. Хочу, говорит, чтоб всё по-христиански было. А теперь вот вы без престола остались. На старину Юрий Дмитриевич всё ссылается, только время сейчас такое, что по-новому править нужно! А начать с того, что Сёмку Морозова наказать!

Василий Косой и Дмитрий Шемяка молча выслушали правдивые слова боярина. Иван Дмитриевич, зло брызжа слюной на кафтан, поглядывал в серые от злости лида братьев, увещал старшего:

   — А что, если Семён Морозов и не московскому великому князю служит, а Ваське коломенскому! Что это о нём он так хлопочет? Проучить боярина надобно, пусть же знает, кто первый князь на Руси!

Юрьевичи вышли от Ивана Дмитриевича рассерженные. Василий Косой забыл застегнуть плащ, и он огромными крыльями развевался за спиной от быстрой ходьбы.

Братья спешили к Семёну Морозову. Дом боярина стоял по соседству с крепкими хоромами Ивана Всеволожского, только улицу перейти. Двор Семёна Морозова встретил князей враждебно: из будки, высунув косматую морду, забрехал здоровенный пёс.

   — Пшёл вон! — прикрикнул Василий Косой.

Чёрные люди уже оттащили рассерженного кобеля, пичкая его сырым мясом.

   — Хозяин где?! — орал Дмитрий Шемяка.

   — У государя, Юрия Дмитриевича, — бросившись в ноги Василию, отвечал ключник.

Семёна Морозова братья Юрьевичи застали в дворцовых сенях. Жарко было боярину в натопленной палате, вышел он в сени и ковшом черпанул яблочного квасу. Питьё пришлось ему по вкусу, он смачно крякнул, и борода его заблестела от пролитой влаги. Боярин поставил деревянный ковш-уточку на полку, и она, словно покачиваясь на волнах, забренчала, перекатываясь с боку на бок.

   — Вот он, изменник, — ворвался в сени Василий Косой. — Ты нас без удела оставил! Ты батюшке присоветовал Ваське Коломну отдать!

   — По-христиански я посоветовал! — Семён Морозов смело поднял глаза на братьев. — И не было ни в чём моей корысти!

Хоть и великие мужья Юрьевичи, а боярина великокняжеского тронуть не посмеют! И не холоп он какой, а сам из князей.

Василий Юрьевич не дослушал, подступил к Семёну Морозову вплотную, а рука привычно отыскала клинок.

   — Вотчины хотел нас лишить! Без наследства батюшкиного пожелал оставить! Ведь знал, изменник, что все бояре московские за Васькой в Коломну уйдут.

   — Чего же мне не знать, ежели это бояре. Бояре народ вольный, кому хотят, тому и служат! — строптиво сказал Морозов.

   — Чего ты с ним разговариваешь, Василий? Крамольник он! Злодей! — подошёл с другой стороны Дмитрий. — Отца без опоры оставил, а нас без великого княжения! Он всегда лихоимцем для нас был. Тверич он! А тверичи никогда с московитами не ладили! — поддержал старшего брата Дмитрий Шемяка.

Не мог смолчать Семён Морозов. Как унять гнев тверича, который, словно хорошо настоянная брага из-под плотной крышки, выплеснулся наружу.

   — Сами вы злодеи! Душу свою бесу продали! И батьку своего мутите!

Василий Косой выхватил кинжал и ткнул им Семёна в живот. Охнул боярин и присел на лавку, будто бы притомился, а ковшик-уточка не удержался на полке и слетел под ноги Шемяке. Размахнулся ногой Дмитрий и поддел носком сапога ковшик, отлетел он в угол сеней и затих.

Распрямился Семён Морозов, оторвал ладонь от раны, разглядывая кровавые пальцы, только и вымолвил:

   — Вот, стало быть, как!..

   — На тебе! — ткнул боярина Дмитрий кинжалом в сердце.

   — Жаль, что не в бою умираю... — посетовал боярин и повалился на лавку.

А из комнаты Юрий Дмитриевич кличет своего верного слугу.

   — Семён!.. Где же ты там?! Куда запропастился? Семён!

Лежал боярин с открытыми глазами, брови насуплены, словно своей смертью укорял своевольных Юрьевичей: «Что же вы наделали, братья?»

Отшатнулся Дмитрий, попятился к выходу. Узкие сени напоминали великокняжескую темницу. Бежать надо, от гнева батюшкиного спасаться, а ноги отяжелели, и не находилось сил, чтобы оторвать их от пола.

Юрий Дмитриевич кликал всё настойчивее:

   — Семён! Боярин!

И, словно услышав голос своего господина, скатился с лавки боярин, будто хотел сделать шаг навстречу государю.

Первым опомнился Василий Косой, тряхнул он за плечи Дмитрия и зашептал жарко в самое лицо, подталкивая к двери:

   — Бежим, брат! Не простит нам батюшка!

Быстро князья сбежали с крыльца и вскочили в сёдла аргамаков.

Гулко зацокали о булыжник подковы удаляющихся коней.

Юрий Дмитриевич покидал Москву. Уходил князь не празднично, как бывало ранее: под трезвон колоколов, с пышной свитой, а шёл тайно, словно опасался чей-то жестокой мести. Удалялся великий князь, оставленный боярами и брошенный строптивыми сыновьями. Лишь пять бояр осмелились разделить участь некогда великого князя, того самого, который ещё вчера безраздельно господствовал по всей Московии, с кем считалась Северная Русь, кого поддерживала Ливония. Власть ушла так же быстро, как скоро покидает запруду вода через разбитую плотину.