«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - [26]

Уже несколько лет спустя, когда я в качестве офицера резерва при том же управлении был завален огромным количеством дознаний, порученных мне к производству, этого полковника и ещё одного, тоже незадачливого ротмистра, назначили мне, тогда младшему по возрасту офицеру управления, в помощь. Помощь их могла заключаться главным образом в том, чтобы пересмотреть переписку и вещественные доказательства, отобрать существенное, составить особый протокол осмотра, а остальное, как ненужное для дела, упаковать и возвратить по принадлежности.

Надо заметить, что чины полиции, производившие обычно по требованию жандармских властей обыски, забирали, не имея времени рассмотреть всё на месте обыска, много ненужного материала. Вот этот материал я и предложил рассмотреть и отсортировать моим новым помощникам, полковнику и ротмистру. Оба принялись за дело. Я занимался в большом угловом кабинете верхнего этажа, а мои оба помощника заняли большую смежную комнату, всю заваленную вещественными доказательствами.

Прошла неделя. Я наконец как-то обратил внимание на то, что перед полковником на столе лежит целая груда книг, преимущественно литературных приложений к «Ниве», заключавших в себе, как известно, сочинения русских классиков. Он, перелистывая книги, что-то добросовестно записывал в «протокол осмотра вещественных доказательств», собранных по обыску тогда-то, у того-то. Я ахнул. «Да неужели вы, полковник, перечисляете в протоколе всех Тургеневых, Григоровичей, Чеховых и так далее?» — спросил я. Полковник подтвердил это. Мне пришлось растолковать ему, что имеет значение и что не имеет! С ротмистром дело оказалось ещё комичнее. В его «протоколе осмотра», который я взял как-то проверить, я нашёл следующую фразу: «Стихотворение Лермонтова, начинающееся словами — «Тучки небесные, вечные странники…» — тенденциозного содержания». Я много смеялся. «Оно, конечно, — говорил я, вежливо улыбаясь ротмистру Провоторову (я называл его «il Trovatore»), — в общем тенденция имеется, но тенденция эта в наше время изжитая, и вы, ротмистр, плюньте при осмотрах на Лермонтова и других классиков, а напирайте больше на «модернистов» вроде Карла Маркса, Плеханова и их друзей!» Ротмистр посмотрел на меня иронически — дескать, молодо-зелено ещё меня учить! Он считал себя настоящей «жандармской косточкой», так как долго прослужил одним из помощников в Шлиссельбургской крепости и был удалён оттуда после какой-то неприятности с арестантами.

Впрочем, я уклонился от рассказа о первом дне моего появления в С.-Петербургском губернском жандармском управлении.

Появившийся в общей канцелярии управления дежурный унтер-офицер доложил мне, что «его превосходительство, начальник управления прибыл» и требует меня к себе. Я отправился на третий этаж, где помещалась огромная квартира начальника управления (впоследствии, с расширением дел, отданная под кабинеты занимавшихся в управлении офицеров), вошёл в поместительный кабинет генерала Секеринского и представился ему. Генерал встретил меня холодно и даже враждебно. Первыми его словами было: «Вы что же, не желаете у меня служить?» Я понял, что он только что побывал в штабе Отдельного корпуса жандармов, где ему рассказали о моих переговорах с полковником Капровым и полковником Чернявским. Понимая, что мне надо с первого же раза рассеять предубеждение генерала, я по возможности кратко изложил причины моего желания служить в охранном отделении, но, зная «преданную службу его превосходительства по политическому розыску», я не сомневаюсь, что шансы изучить это дело под его руководством у меня остаются те же. Генерала моё заявление смягчило, и он продолжал беседу уже не столь враждебно, а я старался ввернуть ему словцо о моей подготовленности к должности адъютанта по службе в Московском губернском жандармском управлении. Иронически усмехнувшись при имени генерала Шрамма и ясно указывая на то, что он, генерал Секеринский, не чета таким генералам, как Шрамм, он заявил, что надеется, что ему не придётся сожалеть, согласившись на моё назначение. Я откланялся и отправился устраивать личные дела.

Меня не на шутку смущала новая должность. Она была связана с той областью службы, к которой я не чувствовал ни малейшего интереса и, кроме того, как я скоро убедился, в которой ничего не понимал. Как на грех, помощник начальника управления, полковник Кузубов, который, собственно говоря, и держал бразды правления, оказался большим «докой» по части канцелярии и по части разных строевых и хозяйственных дел. Я ему признался в моём полном незнании этого дела, что он, впрочем, и сам сообразил быстро; я просил его оказывать мне содействие указаниями. Он указал мне на двух строевых и искушённых в этом деле сверхсрочных жандармских унтер-офицеров (и сейчас помню их фамилии: Астафьев и Перерва), которые занимались этим делом в нижней канцелярии соответственно всем развешанным там по стенам табелям и ведомостям и вовремя подавали мне готовые на подпись начальника управления бумаги. Мой партнёр по должности, но по секретной части, дружески мне подсказал, что если я дам каждому из этих знатоков своего дела по два или три рубля в месяц, то никаких ошибок и неприятностей у меня не будет. Я так и сделал и не жалел об этом.