Охранитель долины - [2]

— А вы думаете, что старик индеец, о котором вы упомянули, говорил правду?

— Этот краснокожий редко видел белых людей, а в своем нормальном виде индеец не умеет лгать. Он и убьет, и обкрадет без зазрения совести, но ему никогда не приходит в голову мысль солгать. Ложь — порок нашей цивилизации. Только заметьте: старик не говорил, что он сам видел «Благоуханную Долину». Он повторял лишь рассказы своего деда.

— Значит, вы верите одной части его слов и не верите другой? Разве он не сказал, что боги убивают всякого, кто входит в долину?

— Я уверен, что в основании этого суеверия есть что-то достоверное. Может быть, какая-нибудь партия индейцев погибла от молнии; этого было бы достаточно, чтобы целое племя наложило на страшное для него место нечто вроде «табу», и впоследствии никогда не подходило к опасной долине. Что же? Вы все-таки согласны отправиться?

— Ну, конечно: я расспрашиваю только из любопытства.

— Я очень рад, — искренне сказал Лессельс. — Вы с первого взгляда понравились мне, Мазен. Я думаю, мы скоро станем настоящими друзьями.

Через два дня мы отправились в путь. Лессельс позаботился обо всех подробностях.

Все обитатели поселения, в числе, по крайней мере, тридцати человек, вышли провожать нас. Едва они исчезли у нас из глаз и мы перестали слышать их голоса, Лессельс с удовольствием перевел дух.

— Ну, теперь я могу дышать свободно, — весело сказал он, — Я всегда ненавидел людные места.

II.

Во время нашего месячного путешествия на северо-запад мы тесно сошлись с моим компаньоном. Через неделю я примирился с неудобствами пустыни, и ее магнетическое очарование захватило меня. Спортивные удовольствия встречались на каждом шагу, потому что олени двигались на север, а рыбы в ручьях бросались на наши приманки с невинной жадностью, удивительной для человека, привыкшего к хитрым, боязливым форелям английских потоков.

Единственное беспокойство нам причиняли тучи москитов, вившихся в болотистых местностях, но вскоре моя кожа огрубела от бесчисленного количества их укусов, и я привык спать в густых клубах дыма, тянувшихся от тлевших сырых ветвей.

Все шло хорошо; через месяц мы подошли к высокому горному кряжу. За ночь ветер переменился, и теперь в нем чувствовался тонкий сладковатый запах. Я хотел, было, сказать об этом Лессельсу, когда он знаком показал мне на индейцев. Несмотря на всю невозмутимость и бесстрастие этих людей, по взглядам которыми обменивались краснокожие и по тому, как они посматривали вперед, я понял, что какое-то обстоятельство их волнует. Когда мы раскинули лагерь на ночь, Лессельс сказал мне:

— Пойдите, Мазен, добудьте оленя. Я же не хочу терять индейцев из виду.

Застрелить оленя было нетрудно. Они кишели здесь, и, казалось, больше с любопытством, чем со страхом смотрели на человека. Животные останавливались на расстоянии пятидесяти ярдов от меня и убегали только, когда я начинал подходить к ним.

Я скоро убил молодого оленя, притащил его на нашу стоянку и поручил индейцам изрезать его мясо.

— Нам нечего бояться, что провизии не хватит, — сказал я. — Здесь масса оленей, и все они идут по одному направлению с нами.

Сладкий, нежный аромат почувствовался в дыхании ветра.

— Не знаю, не этот ли запах привлекает оленей, — сказал Лессельс. — Кстати, Мазен, сегодня ночью мы будем по очереди караулить. Мне кажется, наши краснокожие собираются бежать, но они не ускользнут, пока мы смотрим за ними.

Около двух часов ночи Лессельс разбудил меня: наступила моя очередь сторожить. Я сел, прислонился к сосновому дереву и смотрел на индейцев, лежавших по другую сторону костра. Не думаю, чтобы я задремал, по крайней мере, я не сознавал этого, и отлично помню, как один из краснокожих поднялся с земли, посмотрел на слабо горевший огонь, и подбросил в костер охапку ивовых веток. Пополз густой дым, к бесконечному отвращению москитов. Только, когда порыв ветра рассеял его густые, темные клубы, я увидел, что индейцы ушли, и немедленно разбудил Лессельса, сказав ему, что краснокожие могли исчезнуть только за последние минуты. Мне казалось, что их еще можно догнать.

— Не стоит, — ответил он. — Раз индеец исчез из виду, его не найдешь. Я знал, что они убегут, и хотел удержать их только потому, что при туземцах собаки бегут лучше.

Останься индейцы с нами, они, вероятно, завтра остановились бы, отказываясь идти вперед, хотя-бы мы грозили им смертью. Они не боятся смерти, но суеверный страх в них необыкновенно силен. Во всяком случае, благодаря их бегству, наши запасы продержатся дольше.

Утром мы двинулись дальше. По мере приближения к горам, странный аромат становился все сильнее.

— Что это может быть? — сказал я Лессельсу.

— Не знаю. Может быть, теперь в долинах распускаются цветы на каких-нибудь кустарниках.

Одно верно: старый индеец не ошибся, рассказывая о Благоуханной Долине. Будем надеяться, что и остальные его сведения были точны.

После целого дня пути, мы обогнули выступ горы и увидели перед собой большую долину, лежавшую посреди двух скалистых стен. Ее покрывала зелень, и кусты росли в каждой расщелине утесистых скал.

— Благоуханная Долина — правильное название! — сказал Лессельс. — Но сегодня нам нельзя осмотреть ее. Подождем до завтра.