Охотники за сказками - [17]

Проводили нас бабушка и Катя до дальней жердяной околицы. Стала Прасковья Ефремовна разъяснять, как отыскать дорогу к сторожке деда Савела, а Леньке не терпится. Лежать так лежать, бежать так бежать — такая у него привычка.

Пошли скорей! — зовет и торопит. — У каждого куста будем останавливаться — и сегодня не дойдем.

Счастливого пути вам! — пожелала кокушкинская бабушка.

Заколдованный круг

Снова вещевые мешки за плечами. И снова мне, как по расписанию, остается место замыкающего в нашей колонне.

Еще живо стоят перед глазами бабушка Прасковья Ефремовна и белокурая Катя Скворцова с прижатой к груди голубенькой тетрадкой, а мечты уже уносят в новые места, к новым людям.

«На сторожку, к дедушке!» — эта мысль подгоняет и радует.

С дедом Савелом мы хорошо знакомы. Не частый, но желанный гость он в нашей деревне. Устанет или припозднится, бывало, возвращаясь с городского базара к себе на сторожку, — остановится переночевать у кого-нибудь.

По всему приклязьминскому Заречью стар и мал знали и любили дедушку Савела, рады были к себе в дом пригласить.

Про молодые годы его мало что было известно. Рассказывали, кто постарше, что был он у нижегородского купца кучером, а тот купец увез у него невесту, как под венец идти. Вскоре захотел хозяин прокатиться на тройке в цыганский табор. Над Волгой табор стоял, над самой кручей.

Как получилось, никто и сообразить не успел, только со всего разгона опрокинулась коляска вместе с лошадьми, хозяином и кучером прямо в Волгу. Купца с переломанными ногами домой привезли, а Савелия с тех пор и след простыл.

Объявился он в Ярополческом бору лесным сторожем. Ни словом о своем прошлом не обмолвился. Да и местные мужики не любители пытать чужие беды. Хороший человек — и ладно.

Полвека с лишним прожил Савелий в Ярополческом бору, проводя время то в сторожевых обходах по лесу, то с удочкой на озере.

Самая большая утеха для него — ребятишки. С нами дедушка Савел никогда не скучает и никогда на нас не сердится. Если приходит в Зеленый Дол, окружим мы его всей мальчишечьей оравой и давай просить без умолку, пока не сдастся:

— Дедушка, скажи сказку.

Рассядемся в кружок на лужайке посреди деревни, слушаем.

Рассказывает дед Савел, и никак не понять, где быль кончается и где сказка начинается. Все складно, и все интересно получается.

А сказки у дедушки были такие, каких ни в одной книжке не написано: все про наш лес да про озера, про те места, которые он своими глазами видел. И звери, и птицы, и богатыри, и волшебники у него — все из нашего Ярополческого бора.

Обещал нам дедушка Савел, если придем к нему, показать такое, чего мы никогда не видывали, вместе с нами пройти по местам, про которые сказки сложены.

Костя Беленький — первый охотник до сказок. Его хлебом не корми, только дай новую сказку послушать. После сам перескажет, не собьется. И такой же неторопливый, медлительный в словах — старается дедушке подражать. Одно мне непонятно: зачем нужно Косте по-пустому огород городить — сказки слушать любит, а сам ни в наливное яблочко, ни в заколдованные клады, ни даже в папоротниковый цвет не верит.

Я если слушаю, то даже представляю себе, где именно, в каком месте клад закопан, придумываю, как до него добраться можно.

Чтобы кладом завладеть, надо смелым быть, как Ленька. Даже отчаянным немножко, потому что все может случиться. И я заранее знаю, что Костя не пойдет за цветком. А Зинцов не струсит. Он и в бор идет не за сказками, а за приключениями.

Павка Дудочкин — тот за всем помаленьку: за рыбой, за ягодами, за грибами. Он больше на съестное охотник. После сытного обеда может за компанию и диковинку послушать. А еще, наверно, его за Ленькой потянуло: ссорятся, дерутся между собой, а разлучиться никак не могут.

Да и все мы вот уже второй день чувствуем себя не просто мальчишками из одного села. Каждый по отдельности мы все те же, что и были: Павка, Ленька, два Кости. А если всех четверых в одно объединить, то, как мне нравится думать, тогда будем «охотники за сказками». И дорога у нас одна и забота тоже. Даже удивление огромным бором, к которому приближаемся, и то общее.

Лес встретил нас той особенной протяжно шумящей тишиной, какая и бывает только в лесу. Давно ждали, давно с нетерпением приближали мы эту минуту, а теперь даже жутко становится от грозной неподвижности бора. Сосны на опушке толстые, суковатые. Между ними можжевельник растет — густой, высокий, в три наших роста будет. Вымахал — стена стеной, будто отгораживает проход в лесную чащу, отделяет бор от нашего деревенского мира. И мы переходим эту границу.

Вот сосна — огромная, корявая — надвинулась на тропинку, загородила солнце. Золотистая песчаная дорожка померкла, деревья сдвинулись теснее, стали сумрачней и строже. Из чащи густо пахнуло грибной сыростью и смолистой хвоей.

Мы в бору, в незнакомом густом бору. Чем дальше, тем сосны стройнее, выше, вплотную смыкают над землей зеленый полог.

Не в пример дубу, что любит расти в шубе из подлеска, но с открытой головой, сосна, чем теснее окружают ее подруги, тем смелее тянется в высоту. В сравнении с этой высотой невольно чувствуешь себя еще меньше.