Охотники за новостями - [2]
На сквознячке, под самым потолком дрожали нежные паутинки вдохновения, между которыми сновали крохотные Пегасики. В несгораемом шкафу, на припорошенных пылью газетных подшивках недовольно ворочалась полусонная муза, одна из трёх или девяти — ведь древние так не сошлись во мнении по этому вопросу.
Я прошёл к окну, и аккуратно устроился на подоконнике, опасаясь потревожить паутинки вдохновения и распугать Пегасиков. Впрочем, они шевелились всё медленнее и очень скоро застыли — Пегасики превратилисься в трещинки на потолке и пятнышки на пожелтевших обоях, а паутинки вдохновения стали пыльной паутиной по углам потолка. Утомлённая муза перестала ворчать и заснула на перине из пыльных городских летописей за минувшие годы. Я думаю, спалось ей не так приятно, как у себя дома, на Геликоне. Неинтересные проишествия, пресные фельетоны, рубрика «сердитый горожанин», интервью с передовиками производства, спортивная хроника и ворчливая колонка главного редактора — как всё это скучно, как нелепо. Как мизерно предлагать этот хлам музе! Оттого она заснула и потревоженные её горячим дыханием пылинки взметались невидимыми облачками над щёлками несгораемого шкафа.
Ручки прекратили свой танец с саблями на терпеливой бумаге, одна за другой размашисто ударили напоследок каблуком расставляя последние точки и останавились. Шарики перестали вращаться и медленно увязли в густых чернилах. На меня уставились четыре пары глаз, в которых сверкали восклицательные знаки, запятые и точки тире.
«Обожди минутку, я только в номер сдам», — произнес Михаил Вигнанский и растворился в воздухе.
В ожидании я прошелся по комнате, разглядывая знакомые рисунки, покрывавшие стены молодежного отдела, как наскальная живопись украшает стены пещеры Альтамира и это говорило о том, что со времён верхнего палеолита человеческий характер изменился не так сильно, как можно было бы предположить.
В основном, вся эта сомнительного качества графика, вышла из-под неумелого карандаша Вигнанского. Но, поскольку, рисует Мишель куда хуже первобытных художников, и блестящие идеи, превосходили его скромные изобразительные возможности, то рисунки дополнялись разъяснительными надписями о том, что именно стремился изобразить художник. А стремился он изобразить коллектив отдела информации (за исключением самого себя) в самых разнообразных издевательских ракурсах.
Коллектив в долгу не остался. Он добыл плакат могучей культуристки, заменил её голову, вырезанной из чёрно — белой любительской фотокарточки, рано начавшей лысеть головой Вигнанского, и поместил этот образчик коллажного искусства в центр стены.
Со стула поднялся старейший сотрудник отдела Володя Саришвили бородатый, длинноволосый двадцатисемилетний человек с печальными глазами поэта.
«Не найдётся ли у тебя лишней сигареты, дорогой Гуга?» — с мрачноватой безнадёжностью осведомился он.
Если про иного говорят: Он вырос на маминых пирожках, то Володя, вырос на Байроне, Гамсуне и Данте. Возможно именно поэтому он всегда безукоризненно вежлив, дружелюбен и величав. Но в его голосе клубилась неуловимая грусть, свойственная людям пережившим бедное детство.
Я выудил из кармана, синюю с белой ракеткой, пачку сигарет «Космос».
Володя долго рылся в кармане, отыскивая спички, поднес коробок к уху и встряхнул его, определяя на слух, как там внутри обстоят дела. Спичечный коробок в его руках превратился в музыкальную погремушку, и это уже не Володя, а индеец таино потряхивал своим маракасом напевая и притоптывая босыми пятками по неровно уложенному паркету.
Удовлетворённый ритмом, Володя тщательно выбрал осиновую палочку своими музыкальными пальцами и чиркнул ей о тёрку коробка. К потолку заструился белый горьковатый дымок.
Наше внимание привлекла этикетка. На красном фоне под призывом: «Прячьте от детей» художник изобразил тянущегося к спичкам карапуза. «Прячьте» напечатали чёрным цветом, а «от детей» белым.
«Поздно прятать, он до них уже добрался», — констатировал Володя и с таким строгим видом перевернул коробок оборотной стороной, словно планировал застать там родителей карапуза и отчитать их за разгильдяйство. Но на обороте всё без измененений, лищь надпись выполнена на грузинском.
— Может сыграем партию в шахматы?
— В другой раз. Нам с Вигнанским кое-куда сходить надо.
Володя пожал плечами, — Ну зачем в таком деле полагаться на случай? Ведь другого раза может никогда не наступить. В стране, где дети безнаказанно играют со спичками, неизвестно, что произойдёт завтра! Ты только послушай: играешь белыми…
— Да хоть фиолетовыми, Вова! Не получится! — я отлично знал всё то, что из шахматат непременно бы вытекло. А вытекли бы из них одна-две бутылки вина, «чтоб снять напряжение после партии», затем непременно вытекла бы пивная, «чтобы охладиться». За этими забавами незаметно подошёл бы час обеда, «а как есть хинкали без пива?!», «а пиво без водки — деньги на ветер!»… Я имел все основания полагать, что Володя умело выстроит этот логический ряд.
