Охотники на Велеса - [44]

— Не скажу, — мрачно ответила она. Лгать и изворачиваться Любава не могла, а доверять почти перестала. Творимир нажал девушке на плечи, усадив на лавку, сел рядом и стал ждать.

— Можно подумать, ты сам не знаешь, — пробормотала Любава, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. — Ты сам говорил, что нужен повод для появления в Муромле дружины Ярослава.

— Я сказал тебе все, что знаю, — мягко ответил Творимир, — расскажи остальное.

— Всеслав сказал, что в этом году решено принести человеческую жертву. И Коснятин, на днях вернувшийся из Суждаля, уговорил нанести мое имя на палочки для жеребьевки.

Творимир выдохнул сквозь зубы.

— Опять же, Всеслав сказал, что всех остальных девиц родители сейчас выкупают. Там останусь чуть ли не я одна.

В избе наступило молчание.

— Рагнар перед отъездом взял клятвы с Харальда, что наш варяг не допустит, чтобы с тобой что-нибудь случилось, но…

И он замолчал.

— Что? Больно Гостомыслов план хорош? — с ехидными интонациями Всеслава поинтересовалась Любава.

Творимир отвел глаза.

— Да! — наконец, ответил он. — Только в последний момент нужно будет тебя спрятать. Достаточно уже будет и того, что на тебя упадет жребий. Незачем тебе будет находиться рядом с капищем, когда его окружат воины Ярослава. Только, девонька, не сделай сейчас ничего неосторожного. И успокойся. Мне ли напоминать духовной дочери отца Игнатия, что и волос не упадет с твоей головы без воли Божией? Ты только кажешься одинокой и беззащитной, а на самом деле ты сверх мыслимого защищена.

— Понимаешь, Творимир, — смущенно ответила Любава, — этот черный дракон — кошмар из моих детских снов. Знаешь, каково это, встретиться наяву с ночным кошмаром? Не очень кори меня за малодушие.

— Все мы подвержены страху. Но победу в брани одержит только тот, кто победит страх.

Творимир легко обнял девушку за плечи, чуть встряхнул. И когда он ушел, Любава поняла, что он и вправду ее успокоил. Война есть война.

Совсем на ночь глядя, в сумраке ее избы неожиданно возник Сольмир.

— Ох, Любава, не смог не зайти, — с несчастным видом произнес он, усевшись в темном углу на лавке. Любава налила медвяный квас в кружку и протянула сказителю. — Тебе ведь сказали, что мне отец запретил ходить к тебе?

Она кивнула.

— Женишься на Любомире, — сказитель с отвращением скопировал отцовские интонации, — как будто я не парень, а… Ну, в общем, тошно мне.

Любава села рядом с ним на лавку.

— Давай, я тебе что-нибудь по-гречески расскажу. И непонятные слова переведу, — грустно сказала она.

— Можно, я к тебе иногда буду ходить потихоньку, когда стемнеет? Когда совсем невтерпеж станет? У тебя так тихо, так спокойно. И притворяться не надо.

— Можно, конечно, но ты так долго не продержишься, — рассудительно произнесла новгородка. — Ты не думал о том, чтобы перейти в дружину князя Ярослава?

— Давно уже думал, — еле слышно ответил Сольмир.

* * *

Занятая своими переживаниями, Любава не заметила, как подошли Волчьи дни. Конечно же, отгрызать ветки для гадания, как это делали зубастые муромские девицы-красавицы, она не ходила. Но ее так настойчиво приглашали на девичьи посиделки, что отказаться, не обидев юных любительниц ночных зимних бдений, новгородка не могла. Вооружившись не только кинжалом, но и парным к нему мечом, подаренными ей Рагнаром на пятнадцатилетие, девушка прошла в сгущающихся сумерках к указанной ей просторной бане. Там, внутри, в натопленном помещении уже сидели полторы дюжины девиц. Любава сняла с себя шапку. Тулуп она снимала много раз тренированным движением. Так, чтобы меч в ножнах оказался в особой петле изнутри тулупа. А перевязь осталась под теплым нарамником, надетом поверх рубахи. Сложив свой меховой тулупчик в уголочке, сняв валенки, перекинув косу через плечо, Любава с улыбкой переместилась из предбанника в баню. Девицы, рассевшиеся на лавках и на теплом полу, травили страшные байки.

— … и вот, видит он, на поляне под деревом, на котором он сидел, собралось множество волков. Вдруг раздался свист, от которого пригнулись все деревья, попадали наземь звери лесные, забились в норы мыши полевые. И на поляне между волков появился лютый зверь, змей трехглавый, крылатый. Тут все волки начали к нему ластиться как кутятки к мамке, мордами о чешую тереться, под горячее брюхо залезать и на спине перед ним валяться. Навалялись, наластились вдоволь, и заговорил с ними зверь лютый, змей трехглавый крылатый. Ты, говорит, Серко, беги в такую-то деревню, там бабы младенца недосмотрели. Будет тебе пропитание. А ты, говорит, Мохнатко, беги к городу Муромлю…

Общий визг прервал повествование хозяйки бани, Любомиры. Но та, не моргнув глазом, досказала о слепце, предназначенном на съедение Мохнатке. Потом еще долго рассказывала о тех, кого определил в пищу волкам зверь лютый, змей трехглавый крылатый.

— … и остался на поляне только один волк, старый кривой и хромой. И сказал ему зверь лютый, змей трехглавый крылатый, что и тот, мол, не останется у него, у хозяина, без пропитания. Чтобы ждал он плода, на дереве дозревающего. Глядит парень, а уж нет на поляне ни волка кривого, хромого, старого, ни зверя лютого, змея трехглавого крылатого. Слез потихоньку парень с дерева, да побежал по тропинке к дому. Да только выскочил из-за кустов страшный волк, хромой, кривой, и растерзал его. Так сбылось предсказание.