Охотники на дьявола - [13]
Глаза Терезы сверкали.
— Это, должно быть, прекрасно, — сказала она.
Он кивнул головой.
— Это — высшее счастье, какое может выпасть на долю человека. И удивительнее всего то, что самые ужасные страдания превращаются в высшее блаженство. Чувствуешь ли ты себя способной перенести подобное счастье, Тереза?
Она снова вздохнула:
— Я так полна грехов…
Он перебил ее:
— Есть только один грех против Бога.
— Только один? Какой же?
— Не быть в Боге.
Он говорили, и слова его были сладчайшим пением для Терезы. Ее грудь вздымалась, а пред глазами сверкало серебристое сияние.
— Что ты чувствуешь? — спросил он ее.
— Мне кажется, будто душа моя хочет улететь в объятия жениха.
Франк торопливо поцеловал ей глаза и сказал:
— Хорошо. Ты можешь уснуть.
Он быстро схватил ее левую руку и нажал усыпляющий центр у большого пальца.
Несколько секунд она сопротивлялась; затем уснула.
Франк Браун закрыл ей глаза и отложил книги в сторону.
Неподвижно сидел он на кровати и мечтал…
— Это будет! Это должно быть!
Он наклонился над ней, поднял ее голову, подложил под нее все подушки и спросили:
— Ты слышишь меня, Тереза?
Она пробормотала:
— Да.
Он говорил ей на ухо — быстро и повелительно. Часто он повторяли отдельные фразы медленнее и отчетливее. И снова прерывал себя вопросом:
— Ты слышишь меня? И ты сделаешь это?
И всякий раз получался послушный ответ:
— Да.
Иногда на ее губах появлялась улыбка, потом они снова сжимались от страха и ужаса. Он остановился и подумал; затем снова наклонился к ней и повторил в заключение кратко и резко все приказания.
— Теперь я разбужу тебя. Но ты будешь очень, очень утомлена. Твои глаза сомкнутся, и ты немедленно уснешь.
Он слегка подул ей в лицо. Она открыла глаза, взглянула на него и с улыбкой протянула ему руки. Было ясно, что она не сознает сделанного ей внушения. Ее наполовину поднятые руки опустились, глаза сомкнулись…
Она спала.
Франк задул лампу и медленно пошел в свою комнату.
Теперь он не хотел больше думать. Он хотел спать сейчас, немедленно. Закрыл глаза и стиснул зубы.
Он хотел спать.
И заснул.
Из черепа выползали сотни крыс…
Занавес поднят и сцена изображает зал пророка. Здесь и Сибилла, и Пьетро, и Ронхи и другие. Все собрались: ждали своей реплики. Он сидел перед ними в суфлерской будке. Его собственный череп служил этой будкой.
И сотни крыс выскочили из черепа и разбежались по сцене.
Они смеялись, что-то хотели сказать. Потом на него поползли сотни длинных, голых червей. Они лезли в рот, в уши, в глаза, заползали в ноздри…
Он закричал…
Когда он проснулся, его виски пылали, и кровь молотком стучала в мозгу.
— Я болен, — прошептал он. — У меня начинается горячка.
Уснуть уж он больше не мог. Крысы и черви — мысли — все прибывали. От них некуда было уйти: он был наг и бос, и вся его вера разбита вдребезги. Без веры он стал нищим, и все его царство исчезло, как дым.
Еще сегодня он думал, что девушка может повести его за собой. Когда он верил в себя, — весь мир принадлежал ему; а в те часы он верил в себя. Теперь вера пропала. Он думал только о том, что произошло у Американца. Все видели чудо и верили в него. Почему он один не мог уверовать в него? Почему ему были известны сотни таких же исцелений, и он знал, как легко найти им объяснение?
Он знал много чудес, но прекрасно понимал, что управлять автомобилем труднее, нежели совершить все чудеса в мире, вместе взятые.
Он вспомнил о Терезе. Она лежала теперь и спала без сновидений. Но завтра она сделает то, что он приказал…
Еще одной святой больше среди сотен других! Что в этом великого? Разве мало того, что уже есть?
— Нет! Нет! — воскликнул он. — Нужно положить конец.
Браун вскочил и пошел в комнату Терезы. Усевшись на кровати, он стал прислушиваться к ее тихому, спокойному дыханию; потом с силой начал трясти ее. Она проснулась в испуге.
— Тереза! — закричал он.
— Что? — спросонья ответила она. — Что тебе?
— Тереза, ты не сделаешь того, что я сказал тебе. Ничто не должно совершиться — ты слышишь? Ничто!
Она поднялась и протерла глаза.
— Чего я не должна делать? — удивленно спросила она.
Он повторил:
— Ты не должна. — и закусил язык: он забыл, что она не спала!
Он быстро схватил ее руку и нажал нерв.
Она моментально уснула. Повторив настойчиво, что никогда, — ни во сне, ни наяву, — не должно у нее явиться и мысли о том, что он ей внушил, он снова разбудил ее, оставил в постели и вернулся к себе.
Его губы горько опустились.
«Священник сказал бы, наверно, что я сделал доброе дело. Но все мои добродетели — мои тягчайшие грехи, а моими величайшими грехами были всегда добродетели. Ах, если бы я только мог знать разницу между ними!»
Его охватило величайшее сострадание к себе самому…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Франк Браун взглянул на измятую постель. Он чувствовал, что уснуть ему больше не удастся.
Машинально натянул на себя платье и спустился с лестницы.
«Куда же идти? Все равно, лишь бы вон из Валь-ди-Ско-дра».
Войдя в комнату хозяина, он оставил записку: «Я ушел в город», — и решил уйти немедленно, хоть пешком, только бы поскорее отсюда. За вещами можно будет послать когда угодно.
Франк Браун тяжело вздохнул и вышел на дорогу; вскоре он заметил, что сбился с пути: он шел по направленно к Чимее, и ему следовало повернуть обратно. Но ему не хотелось возвращаться.
