Охотник за смертью - [15]

– Это даже лучше, чем я ожидал.

Дальнейшее было уже совсем легко. Паук перегонял через себя потоки сил, от брата к брату, от группы к группе, он заплел свою часть паутины так, чтобы работать с каждым Гвинн Брэйрэ по отдельности, или объединять их в пары, шестерки, дюжины. Но он, конечно, никак не думал, что это все всерьез. Что проба сил будет проводиться на настоящей охоте. Не в обычаях Сина было затевать что-то настолько новое без множества предварительных испытаний. А старший наставник без колебаний бросил Гвинн Брэйрэ на уничтожение тех фейри, что ближе всего были к людям. Не по месту обитания, а по способу кормиться.

И первая охота Паука стала последней для великого множества людоедов, независимо от того, что именно пожирали они: плоть и кровь, или мысли и чувства.

Страшное дело, сколько оказалось среди них людей. Обычных смертных. Малефиков, как называли их христиане. Именно в христианских землях, в бывшей империи Великого Карла, свили свои гнезда самые свирепые твари – те, что носили человеческое обличье. Они привыкли к своей безнаказанности среди поклонников Белого бога, привыкли к тому, что в них не верят. Пожиратели детей и вампиры, стриги и маски жировали под рукой христианнейших правителей, почти не опасаясь охотников Гвинн Брэйрэ. Убивать их запрещалось законом. Удивительно, но так и было, человека могли казнить за покушение на убийство чудовища. И христиане соблюдали закон. А братство обычно больше сил тратило на то, чтобы уцелеть в христианских землях, чем на охоту за людоедами.

За десять часов общей охоты повсюду, куда дотянулись Гвинн Брэйрэ, низшие фейри и чудовища были уничтожены. Под конец токи силы, пробегавшие по нитям, стали совсем слабыми, потускнели. Люди вымотались, – двужильные или трехжильные, братья все-таки не были неутомимы. И Син сказал:

– Достаточно.

А потом в Ниэв Эйд, священных стенах школы, из которой ученики уже разъехались на лето по домам, охотники, жрецы и наставники устроили такую пьянку, что небо дрожало. В буквальном смысле. А как ему не дрожать, когда три тысячи бессмертных колдунов и тысяч пять неизвестного происхождения женщин пьют и гуляют, каждый по обычаям своего народа?

В тварном мире, правда, обошлось без катаклизмов. Если не считать таковыми всякого рода грозные знамения вроде комет, метеоритных дождей и солнечных затмений.

Планы братства на будущее были угрожающе радужными. Альгирдас же – повод и причина буйного веселья – с угрюмым пониманием представлял собственные перспективы. Уже ясно было, что никто не пустит его на самостоятельную охоту. Никто не пустит его даже на общую охоту. Никогда. Дело Паука сидеть в центре паутины. Вот спасибо, наставник Син… нет, с сегодняшнего дня уже просто Син. Все равно – спасибо. Чтоб тебе самому никогда на охоту не выбраться.

Всякое действие рождает противодействие. Из этого закона исходило в своих планах братство, по этому закону действовали и враги Гвинн Брэйрэ. Словно невод тяжело тянулся из морских пучин, рыбацкий невод, сплетенный из липких нитей, и чем дальше вытягивали его из моря, тем более крупная рыба билась в ячеях.

Напуганные неожиданно возросшим могуществом братства, фейри кинулись искать защиты у своих покровителей. Те из них, кто был разумен. А на неразумных Син времени не тратил: для того чтобы справляться с ними не требуется объединенная мощь всех Гвинн Брэйрэ. И через несколько месяцев после пробы сил Паука, благородные фейри, дивные создания с серебряной кровью в жилах, начали свою охоту.

На братство, на Сина, и на Паука.

Они выбрались из своих зачарованных замков, из недоступных ни богам, ни людям укрытий, поднялись из подземных глубин, спустились с небес, вышли из темных вод. Прекрасные и безобразные, восхитительные и пугающие, но все – одинаково чудовищные. Только самые древние из Гвинн Брэйрэ, ровесники Сина, люди, родившиеся в одном с ним столетии, могли припомнить времена, когда князья фейри обращали внимание на смертных.

– Сколько веков прошло с тех пор?

– Тысячелетий, – поправлял Син. – Не так уж много, Паук. Для них – совсем немного.

Начавшуюся с князьями дивных народов затяжную войну назвали «охотой Паука». И Альгирдасу странно было теперь вспомнить о том, как недавно жалел себя и злился на Сина за то, что не пускает желтолицый хань на настоящую охоту за фейри. Теперь Альгирдас охотился каждый день, он был рядом с любым из братьев, он научился слышать и видеть каждого охотника, и Гвинн Брэйрэ стали его руками, глазами, ушами. Его оружием, его чародейством, его паутиной.

Паук оставался на Меже, в центре раскинутых над планетой тенет, и ему уже не нужна была помощь Сина. Где-то рядом постоянно находились братья-телохранители, они дежурили по четверо, и Паук успел привыкнуть к ним настолько, что вообще перестал замечать. Еще Паук успел привыкнуть к тому, что он – самое драгоценное сокровище Гвинн Брэйрэ; и к тому, что его все время хотят убить; и к тому, что его все время хотят украсть. Только не мог понять: какой смысл воровать его, ведь удержать все равно не получится.

Ах, паутина – мистическая связь между братьями, удушающая сеть, боевые нити, разящие тело врага.