Охотник за бабочками - [12]

А я остался один. В ставшем пустым и скучном доме. Где только дворецкие иногда попадались в застланных коврами коридорах. Да паПА, у которого при встречах со мной на глазах показывались слезы. Странные, и непонятные мне.

Через год, когда братья приехали на каникулы, я впервые в жизни почувствовал страх. Потому, что не узнал их. Они стали такими… Такими… другими, что ли? Выше меня на голову. С красивыми пропорциями тела. Умные. Рассматривающие меня непонятным, странным взглядом, в котором было что-то нехорошее. Что-то, что я раньше никогда не замечал.

И тогда же, я впервые услышал это слово. «Урод».

Сейчас смешно вспоминать, но тогда это было обидно.

Я — урод. Я совершенно не похож на нормального человека. Не могу получить официальное образование. Не могу получить официальную работу. Я многое чего не могу. Только существовать.

Конечно, я замкнулся. Готов поклясться, что даже дворецкие видели меня слишком редко. Я прятался в чуланах, плакал и проклинал тот день, когда появился на свет. И вполне возможно, что закончил бы дни свои где-нибудь в психушке, если бы не паПА.

Когда мне исполнилось семь лет, а сам я был похож на затравленного щенка, вечно ищущего темную щель, он выловил меня, посадил на колени и рассказал одну очень старую историю. О человеке, которого все презирали только за то, что он умел летать. Люди презирали его за то, что не умели делать сами. За то, что он был не таким, как они. А человек… Человек продолжал летать. И радовался этому. Пока его не сбили ракетой «Земля-воздух». Коротенькая история, с не очень счастливым концом.

ПаПА рассказал мне эту историю, ссадил с колен и уже больше никогда не утешал меня. И именно тогда я сделал для себя небольшое открытие. Можно быть уродом, можно быть непохожим на всех, можно быть презираемым всеми, но быть счастливым.

На долгие десять лет моим домом стала библиотека. Не хочу стучать себя кулаками в грудь, но среди огромного количества книг, которые находятся в нашей домашней библиотеке, нет ни одной, которую я бы не прочитал. Начиная от газет вековой давности, заканчивая совершенно секретными, толстыми руководствами по управлению боевыми крейсерами Великого галактического флота.

Часто, рядом со мной находился и паПА. Один из крупнейших специалистов историков по древней Земле. Иногда мы обсуждали книги, спорили, доказывали свои истины. Иногда, просто молча переглядывались. И улыбались.

А с братьями… Братья переросли меня почти вдвое. По ширине втрое. Обрели солидные животы и должности. По уму… По уму ничего не скажу. Хотя братья не слишком приветливы со мной, не хочу говорить о них ничего плохого. Родственнички.

— Привет, говорю, — напомнил я о своем присутствии через минут десять. Напоминание сопровождалось неосторожным опрокидыванием стола со стоящим на нем спиртным.

Только после этого братья как-то странно дернулись и уставились на меня непонимающими взглядами. Когда до них, наконец, дошло, что с ними здоровается их младший, я совершенно устал и готов был уйти, не дождавшись ответа.

— А-а, — это самый старший. Веня. Вениамин Сергеев. Директор фабрики по разведению дождевых червей. Встрепенулся. Свел глаза в одной точке. Может быть, узнал.

— Приехал, урод? — средний догоняет. Жора. Георгий Сергеев. Тоже директор. Что-то связанное с поставками в сто лицу помета северных китов.

Меня братья редко называют по имени. Для них я всегда урод. Наверно, легче запомнить. Обычное состояние, не разговаривать со мной ни при каких обстоятельствах. Потому, что это может дурно сказаться на имидже. Имидж, это то же самое, что и одеколон, но без запаха. Раньше я думал, что братья просто брезгуют, но потом понял, здесь нечто другое. Общественное мнение. Никогда не общаться с отвергнутыми, с уродами. Но так как я член семьи, для меня небольшое исключение. Тем более, паПА настаивает. Любимчик.

— Приехал, — ответил я. Братья, единственные люди, которым я прощаю подобное обращение, — А по какому поводу праздник?

Веня, старший, перевел взгляд на бокал, зажатый в руке, помял губы и выложил повод для праздника:

— Папаня наш учудил.

Веня всегда немногословен. Поэтому его и назначили директором на фабрике по разведению дождевых червей. Каков продукт, таков и директор. Средний, Жора, оказался более разговорчивым.

— Отца видел?

— Еще нет. Я только что из порта. Так что он?

Я терпеливо подождал, пока Жорка нальет себе из бутылки, отхлебнет и оближет губы.

— Второй день сидит у себя в кабинете. К нам даже не выходит. Дворецкие говорят, что ему привезли старинный манускрипт. то ли двадцатый, то ли девятнадцатый век. Рухлядь, в общем. Что-то с историей или с мифологией.

Увлечение старинными манускриптами давнее хобби паПА. Может поэтому у нас такие странные имена. ПаПА говорит, что именно так раньше называли детей. Ванями, Жорами, Костями. Странное увлечение.

— Ну а причем здесь мы? — я не видел связи между манускриптами и пьянкой, — ПаПА и раньше этим занимался.

— Раньше и ты всегда был его любимчиком. А теперь, видно, и тебя достанет его дурацкий характер.

— Что-то я вас, ребята, не понимаю, — ничего не понимаю.

— Да объясни уроду все, — вставил свое слово Веня.