Охотник: Охотник. Зверолов. Егерь - [5]

Однако надежды я не терял и продолжал бороться, тренируясь. Очень помог подаренный Иваном Эммануиловичем экспандер, по крайней мере руки у меня теперь были постоянно заняты. Но кормили меня по-прежнему с ложки, я сам попросил, надоело, что меня постоянно моют, вот уж когда приду в форму… А то, что приду, я ни капельки не сомневался.

Теперь я, по крайней мере, знал, где нахожусь, то есть в каком времени. Ошибки быть не могло. Ноябрь тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Вот такие дела.

– Игоря, я тебе книгу принесла, как ты и просил, – протянула мне Серафима алгебру за девятый класс. – Завтра Толик придет и принесет все, что вам назадавали за время твоего отсутствия в школе.

Раз попал в тело ребенка, то нужно соответствовать, я уже несколько дней восстанавливал школьные пробелы в памяти. А Толик – это мой младший брат, он младше меня на три года и ему уже двенадцать, мне, соответственно, полгода назад исполнилось пятнадцать.

Думаю, пора рассказать, куда я попал. Тело, в котором я находился, ранее принадлежало Изе Викторовичу Соколову (о как!), но все его звали Игорем, я тоже на этом настоял, и только мать тела звала его по имени, записанному в метрике. Мой отец, стройный с проседью в волосах мужчина, ходивший только с тростью, Виктор Алексеевич Соколов, работал диспетчером в автохозяйстве. У него не было левой ноги – потерял в сорок третьем на Курской дуге, когда в кабину его самолета попал снаряд. Так летчик-штурмовик оказался в госпитале, где и познакомился с медсестрой Сарой. К сорок шестому у них на руках появился ребенок, то есть это тело, к этому времени они уже сыграли свадьбу. После окончания войны они поехали в Ленинград, но отец летчика-орденоносца резко отрицательно отнесся к невестке-еврейке и фактически выкинул их на улицу в лютые морозы, не обращая внимания на то, что та на сносях. Тогда они поехали к родственникам жены, где я, то есть это тело, родился, и вот они уже пятнадцать лет как проживают в славном городе-герое Киеве. В сорок девятом родился Анатолий – серьезный паренек, с черным, как смоль, чубом; а еще через семь лет – две дочки-близняшки, Тома и Лида. Сестренки мне понравились: похожие на мать суетливостью, но ласкуньи. Жила семья Соколовых в двух комнатах большой коммунальной квартиры в центре города. К этому времени я успел познакомиться со всеми «своими» родственниками, включая близких. Мне они в принципе понравились, и спокойный непьющий отец, и суетящаяся мать, которая так напугала меня в свой первый визит. Как бы то ни было, но мне пришлось вживаться в роль их сына и брата. Вроде нормально. Хотя если что, я играл тормозящего финна. Прокатывало иногда.

Один раз как-то я поймал брата за руку – раз одна из сиделок-родственниц отошла на пару минут – и начал расспрашивать его о себе. Каким «я» был.

Толику это явно не понравилось, и отвечал он не совсем охотно, возможно даже пару раз солгал. Но я смог просчитать его. После анализа я сделал вывод: Изенька был еще той мразью. Стукач в полной интерпретации этого слова. Наверное, именно из-за этого его так и обработали. В принципе, может, даже за дело, но проблема была не в том, что было заслужено, а в том, что в тот момент в теле находился я. В общем, только по этой причине парням не жить. Без шуток.

Шел конец ноября шестьдесят первого года. Мне нужно было восстанавливаться и вливаться в общество, одновременно собирая и анализируя информацию. Долго меня держать в больнице вряд ли будут. Но тут я ошибся – мной заинтересовался один из врачей и начал писать диссертацию на эту тему, поэтому на пару месяцев меня в больнице задержали, пообещав чуть позже перевести в военный госпиталь, где были спортзал и тренажеры. В общем, повезло, время мне было нужно.

К середине декабря я полностью восстановил все школьные программы, так что проблем с возвращением не будет. Наверстал и убрал пробелы, но вот с остальным пока не ах. С первого декабря я стал выходить во внутренний двор больницы, а спустя две недели уже бегал кроссы по молодому снегу и крутил солнышко в спортгородке техникума, что находился рядом с больницей. Ну, что сказать, это тело соплей перебить можно, вот я и начал восстанавливать, вернее, даже заново создавать мышечную массу. Первые же попытки показали, что это будет очень трудно, но я не унывал, с каждым днем усиливая нагрузку. Доктора наблюдали за мной. В принципе, физические травмы уже вылечились, но вот рефлексы… Но и тут я нашел выход, хоть и случайно. Как-то восьмого февраля тысяча девятьсот шестидесятого второго года к одному из моих соседей по палате пришел сын, с тренировки, звякнув на входе струнами гитары. Попросил подержать инструмент в руках. Я, не задумываясь, сделал гитарный перебор, причем сыграл так чисто, как не всегда в прошлой жизни получалось, а я ведь был довольно неплохим гитаристом и имел классический баритон. Сейчас-то у меня был ломкий тенор, но и песни под этот голос я знал.

Одно меня радовало, теперь с этой амнезией я могу себя вести, как мне заблагорассудится, все спишется на травму, даже изменившийся характер.

После этого я насел на родителей, и маме со слезами на глазах пришлось покупать гитару. Не потому, что жалко, а потому, что когда она принесла «мою любимую скрипку», я просто спросил – мне ее сразу об стену разбить или подождать, когда она выйдет. В результате планы матери сделать из меня великого скрипача провалились, зато Толик стал навещать меня каждый раз все с более грустным видом. Видимо, скрипка ему перешла по наследству.