Охотник на санги - [23]

– Скажите, Билл, эти неугомонные медиумы наконец оставили вас в покое? – сменил венецианскую тему Бэзил.

– Если бы, старина! – тяжело вздохнул бывший ковбой. – У меня такое ощущение, что без меня не проходит ни один спиритический сеанс. И если бы они еще задавали толковые вопросы! Одна тут интересовалась: как поживает дядя Осси? Почем я знаю, как поживает чей-то дядя? Можно подумать, я знаком со всеми покойниками на свете. Или вот еще популярные вопросы: упадет ли доллар на бирже? Кто выиграет Уимблдонский турнир? Будет ли третья мировая война? Откуда мне знать? Я прогнозов в глаза не видел. Я ведь приличный человек, а не какой-нибудь адъют… Что такое?

– Кхе-кхе, – многозначительно кашлянул Зануда.

– Грег у нас адъют, – сообщил кот.

– Грег, старина… – Билл картинно развел руками. Его серые глаза выражали искреннее раскаяние.

Я, разумеется, его простил, и мы выпили мировую. Мне не впервой сталкиваться с неприязненным отношением обитателей Атхарты к адъютам. Это совершенно земное предубеждение: если ты близок к власти, значит, лизоблюд и карьерист.

Однако настроение у меня испортилось. Я улучил момент и выскользнул на балкон.

Над озером догорал закат. Щелкали клювами цапли, их перья светились на солнце. Внизу во дворе поблескивал лакированными крыльями мой «Мустанг».

– Тебя тоже достала эта звезда экрана? – Бэзил бесшумно прошмыгнул в дверь, запрыгнул на балюстраду и сел, недовольно дергая хвостом. – Это надо: сто лет как в Атхарте, а все еще работает на публику! – Кот покачал головой.

Я усмехнулся. Не одного меня задевает ситуация, когда не я нахожусь в центре внимания! Впрочем, мне это было на руку: я как раз хотел расспросить Бэзила кое о чем.

– Скажи, Фил ничего тебе не рассказывал про одну из новоселов?

– Про девушку, которую ты силком притащил в Атхарту? – Бэзил уставился на меня круглыми, как у совы, глазами. – Как же, наслышан. Темпераментная особа. Фил хотел устроить ее в Больницу, но она послала весь персонал с его заботой в такие места, о которых я даже не слышал.

– А обо мне она что-нибудь говорила? – спросил я, чувствуя, что краснею. Хотя тогда было совершенно не с чего. Да и потом тоже не с чего. В смысле – чего уже краснеть? Что-то я запутался, Сурок, ты уж прости…

– О тебе она говорила такую ерунду, что передавать ее я не буду, – неожиданно резко ответил кот. – И, если не побрезгуешь советом друга, выброси эту девицу из головы. Фил говорит, она в Атхарте долго не протянет, а уж он понимает в таких вещах. Поверь, она не та, с кем можно коротать вечность. А теперь – к столу, к столу. Попробуем отвоевать у Билла Великолепного кусочек славы!

15

Я сошла с ума, думала Ася. Все это бред, тяжелый сон, от которого просыпаешься в испарине, задыхаясь, с гулко бьющимся сердцем. Она украдкой щипала себя за руку, но все вокруг оставалось неизменным – и красивый август в лесопарке, и последнее тепло, и первые желтые листья, и далекий шум залива. Но что она делает здесь рядом с высоким, молодым и совершенно незнакомым брюнетом?

– Иди сюда, Сурок! – окликнул ее спутник. – Здесь обалденный гном!

Ася по-старинному подобрала юбку, чтобы не мести траву кружевным подолом, и пошла через газон. Темноволосый красавец ждал ее, беспечно улыбаясь и обнимая за плечо толстого деревянного коротышку.

Сурок… Ася улыбнулась. В школе она обижалась на это производное от фамилии прозвище. Она-то отождествляла себя с кошкой, с рысью, с пантерой… А сурок – ну что это за зверь! Толстый, сонный и неповоротливый. А вот теперь защемило сердце – как тогда, когда она, спрятавшись в девчоночьем туалете, строчила на подоконнике записку. «Кончаю, страшно перечесть», – написала она, как пушкинская Татьяна, и тут же, истерически рассмеявшись, разорвала все в клочья. На чистом листе она вывела твердой рукой: «Отныне и навсегда, если ты хочешь, твоя Сурок – с тобою».

А потом, скользя по паркету наимоднейшими туфлями – на выпускной ее собрали, как принцессу, – она подбежала к нему и неловко сунула сложенную треугольником записку. Егор взглянул на нее исподлобья и молча положил записку в карман.

Она весь вечер танцевала с другим, и на пароходе другой накидывал пиджак на ее плечи. А когда она шла домой – одна, сквозь сиреневую ночь, держа в руках туфли, ужасно намявшие ноги, – бальное платье показалось ей золушкиными лохмотьями.

Он не ответил. Она нелюбима. Ей уже семнадцать, и жизнь прошла зря.

Асе вдруг стало так горько от той, первой обиды, что она с досадой пнула самодовольного гнома ногой.

– Слушай, а почему ты мне тогда не ответил?

Сейчас прикинется, что не помнит. Когда – тогда? На что не ответил? Да и что может знать чужой красивый парень лет на восемь моложе ее о том далеком выпускном вечере? Егор умер, она задает свой вопрос в пустоту…

– А я тебе не поверил, – ответил Егор. Он обеими руками схватил Асину ладонь и заставил ее сесть рядом прямо на траву. – Решил, ты меня разыгрываешь. Все мальчишки в классе были в тебя влюблены.

– Что-то не замечала, – проворчала Ася.

Егор засмеялся:

– А ты хоть понимаешь, как выглядела со стороны? К такой девочке с глупостями не подъедешь. А я был совсем не мажором. Я испугался, что ты надо мной посмеешься.