Охотник - [48]

– Давай, – вяло машу я рукой.

Мне бы насторожиться, вспомнить, чем последняя такая отлучка закончилась, но после еды хочется малость вздремнуть, и я проваливаюсь в короткий беспокойный сон.

Я снова в плену у котгоблинов, с привычной опаской кошусь на моих мучителей. Я для них свяй, грязный, а значит, никаких прав не имею. Любой может, проходя мимо, пнуть ногой в живот – просто так, чтоб не расслаблялся. Но это еще полбеды, взрослые особого вреда не причинят, ну, пнут раз-другой равнодушно, ну, накажут за плохо сделанную работу. Куда хуже дети. Дурные котята могут и камнями закидать, и уж они-то не остановятся, пока насмерть не уделают или кто из взрослых не вмешается. А самих их и пальцем не тронь, я однажды попробовал, так наказали, два дня кровью харкал, встать не мог. Нет, к мелким лучше не приближаться, себе дороже.

Взулф, один из воинов, пинает меня под ребра. Не сильно, так, для острастки, чтоб место знал. Котоухие вообще пинают не больно, потому как сапоги не носят. Зато, если когти выпустит, тогда держись, удачным пинком может и живот вспороть.

– Пойди воды принеси, – говорит.

Мгновенно подхватываю ведра, бегу к речке. Малышня замечает, вопит вдогонку, но следом не бежит – сейчас у них игра позанимательнее. Да и куда интересней подстеречь меня на обратном пути, когда с полными ведрами возвращаться буду.

Спешу, тороплюсь, если чуть запоздаю – накажут. По крутому обрыву сбегаю к реке… и застываю в оцепенении. У самого берега качаются на воде два плота, возле которых копошатся гоблины. И еще добрый десяток подплывает по реке.

Осторожно отступаю назад. Не заметили, кусты надежно закрывают меня с реки. Только как выбраться обратно?

«А зачем тебе обратно? – спрашивает внутренний голос. – В кустах можно прекрасно отсидеться, тебя не найдут».

Это точно, я так могу спрятаться, что гоблины точно не отыщут. А собак они не выпустят до боя, чтоб не шумели. Прекрасные шансы спастись, но…

Даже котоухим я не желаю такой участи. В конце концов, они мне ничего плохого не сделали. Не убили, не покалечили даже. Иные были даже ко мне добры.

Гоблины же убьют всех. И съедят.

«А как же свобода? – насмешничает внутренний голос. – Ты так и намерен всю жизнь рабом оставаться?»

Нет, не намерен. Однажды я найду лазейку и сумею обхитрить стражу с их котокотами. Например, сбежать по реке, за которой, оказывается, никто не следит. Но сейчас – котоухих надо предупредить.

Причаливает третий плот, гоблины не слишком торопятся. Я осторожно, избегая наступать на сучья, обхожу холм. Карабкаться на виду у гоблинов – все равно что смерти искать. Заметят тут же. Луков они не признают, но дротики, по слухам, кидают изрядно, мигом пришпилят.

Зеленым не до меня. Причаливает уже четвертый плот, пятый подходит. То и дело оглядываясь, припадая к земле, исчезаю за холмом. Все. Здесь они меня не увидят. Со всех ног бегу в деревню, уже и не думая скрываться.

– Где вода? – сурово спрашивает Взулф.

Я судорожно хватаю воздух, не в силах вымолвить ни слова. Котоухий качает головой, дает мне хлебнуть молока из кувшина.

– Гоблины, – хриплю я. – Там, на реке…

Взулф верит мне сразу и бесповоротно.

– К бою! – гремит над деревней его бас. – Гоблины на реке!

Просыпаюсь, словно толкнуло что-то в сердце. Есть такая вещь – чутье на опасность, у всех по-разному проявляется. У кого-то в виде голоса, что внутри тебя говорит, у кого-то колокольчик в голове звякает, а у меня сердце вдруг замирает на миг. Вот в точности как сейчас.

Открываю глаза как раз в тот момент, когда на поляну вламывается клыкастик. Рука привычно тянется к луку… поздно. Ему перекусить меня пополам – одно мгновение.

Встречаюсь с тварью взглядом, глаза выпуклые, немигающие. Ни ненависти в них, ни страха, – впрочем, ему-то чего бояться? Всех четверых прикончить – секундное дело, тем более маги продолжают сладко посапывать, а Медвежонок застыл и шевельнуться даже не решается. И этим выгадывает себе секунды жизни, между прочим.

Клыкастик отчего-то медлит, разглядывая меня, и из глаз его смотрит смерть. Те, кто говорят, что не боятся смерти, просто никогда не смотрели ей в лицо. Приоткрытая пасть с капельками слюны нависает надо мной, желтые глаза внимательно меня разглядывают, и мне кажется, что так будет длиться целую вечность и не зверь меня прикончит в конце концов, а собственный страх.

Сознание словно двоится, расплывается. Мне снова двенадцать лет, и я стою у деревенской изгороди, в ужасе глядя на разворотившую крепкий частокол клыкастую морду…

Тогда, в детстве, я успел спустить тетиву, а промахнуться по разинутой пасти с такого расстояния было невозможно. Сейчас – даже лук достать не успею. Застываю, глядя, как тварь тянется ко мне пастью. И резко хлопаю по носу ладонью.

– Брысь, скотина!

Клыкастик обиженно ревет, припадает на задние лапы, мотает головой. Голова у него – едва ли не с четверть тела и пасть соответствующая. Ему меня пополам перекусить – пустячное дело, но отчего-то медлит, снова тянется мордой. Пожалуй, я успел бы встать, но тогда он играться точно перестанет, раз куснет – и нет больше охотника Барго, как и не было.