Охотничьи тропы - [4]
Надо развитие охотничьего спорта поставить так, чтобы к тридцатилетию ленинско-сталинского комсомола мы могли доложить товарищу Сталину о том, что его указания — сделать охоту массовым всенародным стрелковым спортом и особенно спортом молодежи — сибиряки выполнили с честью.
ВЕСНА
Е. Березницкий
ВЕСЕННИЕ ЭСКИЗЫ
Кондр. Урманов
НА РОДИНУ
Перед вскрытием реки ночи бывают теплые, темные и тихие. Если выйти такой ночью на берег реки, в поздний час, да постоять немного, можно услышать какие-то неясные волнующие шумы. Они доносятся до вашего слуха отовсюду и волнуют, потому что невозможно понять сразу, что происходит. Это в природе началось великое движение ее неисчислимых творческих сил: в воде по заберегам реки, в темной бездне неба, в крутых обтаявших берегах.
Вот из хаоса неясных шумов до вас доносится тонкий мелодичный свист:
— Тю-ить…
И в другой стороне:
— Тю-ить… тю-ить…
Это во тьме ночи перекликаются маленькие белохвостые кулички, совершая перелет к себе на родину.
Вот прозвенели где-то в вышине мягким перезвоном серебряные колокольцы и смолкли, и вы вспоминаете по этому, ни с чем не сравнимому перезвону белогрудых, с янтарными глазами красавцев гоголей. Они одни из первых идут на север, к местам гнездовий.
Откуда-то издалека доносится глухой гул, похожий на взрыв, а у берега что-то плеснулось: нето упал камешок, нето перепугалась крупная рыба.
— Фи-фи-фи-фи-фи… — проносятся над вами крупные птицы, и вы по свисту крыльев определяете, что это пролетели самые красивые из утиных пород — кряквы.
Вот в такие тихие, темные ночи начинается широкое переселение птиц из далеких теплых стран, где они проводили, зиму — на север, к себе на родину.
В этом долгом и трудном пути многие из них гибнут — от непогоды, от хищных зверей и птиц, от выстрелов человека, — но это не останавливает движения.
…У меня была давняя заветная мечта: забраться куда-нибудь подальше от города и проследить день за днем полный весенний перелет птиц.
Для своих наблюдений я выбрал озеро Иткуль, расположенное если не в центре пролета, то, во всяком случае, на «большой дороге».
Еще зимой я получил письмо от старого рыбака-охотника Степана Кирилыча, жившего много лет на берегу озера Иткуль. Озеро, километров 6–7 длиною, широкое; юго-западная часть его заросла камышами, изобилует лабзами — здесь постоянный приют и гнездование чаек. Северо-восточная часть окаймлена камышами только по берегам, середина же озера — чистая и в бурную погоду здесь часто гуляют «белые барашки». Весной много разной птицы посещает это озеро, а некоторые породы уток гнездуют. Меня потянуло к нему.
Там, где кончаются камышевые заросли и открывается обширный плес, на крутом берегу озера стояла избушка дедушки Степана Кирилыча.
Раньше он жил на станции со своей гостеприимной Арефьевной и единственным сыном Николаем. Они жили просто, открыто и в доме постоянно были люди: то охотники, то рыбаки. Сам-то Степан Кирилыч жил больше на озере и зимой и летом.
Иногда ему Арефьевна говорила:
— Пора бы, старик, бросать жить на два дома, поди-ка и так прокормимся, без твоей рыбалки да охоты…
— Ничего не выйдет, мать, — отмахивался Степан Кирилыч. — Я человек — конченный. Надо было тебе перед свадьбой глядеть каков я… — И добавлял:
— Не могу жить без озера… Когда помру, велю похоронить меня на горке, у озера, чтобы птицы пели надо мной и камыши шумели день и ночь.
В первый год войны погиб на фронте Николай, а за ним умерла Арефьевна, и Степан Кирилыч окончательно переселился на озеро.
— Приезжай, — писал он мне, — весну послушать. Кому как, а мне это — разлюбезное дело. Стар уж я, один, как перст, а как посмотрю да послушаю весну — опять жить хочется…
Я быстро собрался и поехал. На конечную станцию поезд пришел ночью. С рассветом я покинул вокзал и вышел в поле. С каким же облегчением я вздохнул, когда услышал первые песни жаворонков! Дул холодный северный ветер, и немногие из них поднимались в воздух, чтобы спеть свою песню наступающему дню.
Я не заметил, как прошагал пять километров до избушки Степана Кирилыча. Из трубы вился синеватый дымок — значит дедушка бодрствовал.
