Охотничье братство - [4]

Так долго лежал в скрадке, — чуть не уснул. Слышу — откуда-то из-за спины у меня мчится тройка чирков, делает малый круг, плюхается на открытую воду и быстро плывет в бухту. Плывут, то скрываясь в островках камыша, то появляясь на чистом. Все ближе и ближе, только страшно медленно, — кормятся, отряхиваются, оглядываются. Стрелять рано, наметил лепешку всплывшей тины — около нее будут на выстреле. Бьет лихорадка! Еще подвинулись — может быть, пора? Выплывут из того камыша — и… взлетели! Точно ими из рогатки выстрелили вверх. Что за черт? Не шевелился же, моргать боялся. Позади хлюпанье шагов по грязи. В шалаш вползает Витька Бианки — и сразу:

— Лешка! Извини, бога ради! Не видел, что у тебя утки! Вот незадача! Пожалуйста, прости.

Какое тут прощенье? Разве я мог в чем-нибудь упрекнуть своего кумира? И не только моего, а всех лебяженских мальчишек поголовно.

Для меня самое важное, что Виталий был среди взрослых охотников. Тайно, шепотом, из уст в уста мы, мальчишки, рассказывали, что Витька на днях с одним риголовским уложили ночью в герцогском лесу лося у самого дома лесника Шеля и благополучно вывезли из леса. Много было и других секретных и несекретных рассказов про него. Факт оставался фактом, что даже в футбольный сезон Виталий азартно охотился. Помню начальные строки частушки, что пели у Бианок: «И за парой диких уток пропадает двое суток…»

И вот мы с ним в шалаше лежим вместе и караулим этих самых уток. Ждем вечернего прилета, посматриваем через амбразуры и, конечно, тихонько разговариваем. О чем? Память мне не сохранила, о чем говорили именно в этот раз, но хорошо представляю интересы того времени. Вероятно, о чрезвычайном происшествии того лета: о лосе, прыгнувшем через забор прямо на стекла парника и застреленном садовником Лацем. Об Ализоне, замечательной охотничьей собаке Гриши Рахманина, предмете всеобщей зависти. Нескладный, кривоногий, как такса, пойнтер был на удивление умен и послушен. Гриша приучил его гонять диких коз. Генерал Лайминг свой лес, вклинившийся в герцогский, решил выгодно продать: нарезал его на маленькие участки, провел дороги-улицы, даже названия им дал и предлагал всем желающим. Таких не оказалось, а Гриша приходил туда с ружьем и собакой. Ализон на своих кривых ножках, не торопясь, преследовал коз. Их хорошо было видно на бесчисленных просечках-границах и дорогах, легко подстоять. Конечно, мы говорили про охоту Гриши с умницей Ализоном.

Не помню, дождались ли тогда уток, чем кончилась охота. Стал накрапывать дождь. Мы пошли по домам. Нам, к сожалению, не по пути.

Витька Бианки! Неудержимый правый край нашей дачной команды «Лебедь»! Надо было видеть, как он, высокий красавец, не снимая с головы красной, с черным хвостиком фески, мчится, в два финта обыгрывает кажущегося неуклюжим бека-защитника и хлестко, неотразимо бьет в девятку. Популярность, не только у мальчишек, футболиста Бианки была велика и обоснованна. Он действительно был игрок высочайшего класса. Его петербургским клубом был «Унитас» — это по нашим масштабам вроде «Зенита», но, вероятно, лучше, потому что в те годы Петербург по футболу был самым передовым городом, имея еще такие команды, как «Спорт», «Коломяги», «Нарва», «Тярлевцы». Играл Виталий и в сборных города в матчах с Москвой. В «Унитасе» Бианки играл правого края, в этом же амплуа его ставили в сборную города. Он бил с обеих ног, славился резким рывком и точной прострельной передачей. Великолепно подавал угловые резаным ударом прямо на ворота.

Футбольная команда Лебяжьего была не лиговая, а региональная и существовала только летом, во время студенческих и школьных каникул. Игровая зона команды распространялась на побережье от Старой Красной Горки до Петергофа включая Малую и Большую Ижоры, Ораниенбаум и Мартышкино. Матчи с Кронштадтом считались уже междугородными и назначались редко.

За день-два до очередной встречи, на почте, у крыльца трактира «Бережок» и просто на телеграфных столбах, появлялись афиши о матче с приезжей командой. Готовилось футбольное поле. Ворота были без сеток, боковые линии — мелкие канавки и валики снятого дерна. Раздевалкой для футболистов служила небольшая полянка, очищенная от вереска, среди можжевеловых кустов на краю поля. Туда же приносили ведро с водой, накрытое чистым полотенцем, и несколько стаканов. Умываться после матча игроки бежали прямо на море.

Задолго до начала игры собиралась публика. Старшие пешком, молодежь больше на велосипедах, частенько с барышнями на рамах. Отечественных велосипедов тогда еще не было, если не считать неуклюжей и вечно ломающейся «России». У ребят из более состоятельных семей были английские «Свифты», «Дугласы» и «Энфильды» нескольких моделей. Дешевле стоили финские контрабандные «Фениксы» и «Суоми».

За полчаса до игры вокруг поля плотной стеной стояли зрители. Белые фуражки гимназистов и моряков, красные погоны кадетов, яркие платья женщин придавали этой живой ограде красочный и веселый вид. Молодые люди, прикрывая дам от возможных ударов мяча, выставляли вперед велосипеды. Последним на тощем мерине, запряженном в рессорную двуколку, приезжал урядник. Он привязывал лошадь к кустам, задавал ей сено и, поправив фуражку и шашку, размеренно шествовал вдоль поля за спинами зрителей, вставая на цыпочки и заглядывая через плечи на поле при наиболее оживленных криках толпы.