Охотница - [11]

Машина тронулась и поползла к выезду на улицу. Свет фар зашарил по подземному помещению и на какой-то миг в него снова попал человек — скорее всего, тот же самый. Вернее, та же самая, потому что, хотя она резво отпрыгнула в сторону, я всё же разглядела, что это была женщина. В брюках и коричневой кожаной куртке.

— Тьфу ты, чёрт! — ругнулся рядом Макс.

— Что такое?

— Просто мне показалось… А, ладно.

— Что тебе показалось?

— Что это была ты.

— Интересно. А кто же тогда сидит рядом с тобой?

— Да не обращай внимания, — Макс смущённо усмехнулся. — Такое бывает, мерещатся знакомые люди там, где их нет и быть не может. Я, когда отец умер, потом ещё несколько месяцев его на улице узнавал. Вот он идёт! А присмотришься — чужой человек, и не похож даже.

Я сочувственно покивала. Отец моего уже почти жениха умер от инсульта в шестьдесят с небольшим, оставив вдову и сына старшеклассника — Макс был поздним ребёнком. Когда он уехал учиться в Москву, его мать осталась в провинции и в столицу носа не казала — чему я, откровенно говоря, только радовалась. Макс время от времени её навещал, но не слишком часто. Ещё у него была сводная сестра по отцу, но она уже давно уехала в Америку и теперь с мужем и двумя дочерьми жила в Сан-Франциско.

Когда мы подъехали к Дворцу Молодёжи, оказалось, что для входа надо отстоять довольно длинную очередь, протянувшуюся по террасе Дворца почти до самого угла, за которым был вход в метро. Похоже, спектакль шёл с аншлагами, что, впрочем, было неудивительно, учитывая, что с премьеры прошло меньше месяца. Помнится, Макс упоминал, что билеты пришлось заказывать через интернет, и были только самые дорогие места, а в кассе уже и тех не найдёшь. Наконец мы прошли контроль на входе и оказались в холле, битком набитом народом. По лестницам к гардеробным, устроенным тут же, высоко вдоль стен, змеились новые очереди. Макс встал в одну из них, прихватив и моё пальто, а я пошла покупать программку и занимать место в буфете. Перед началом мы ещё успели выпить по бокалу шампанского.

Места были у самой сцены, что, как по мне, было даже слишком близко — во всяком случае, я ясно видела, что происходит во время затемнений, чего, по идее, быть не должно. Сам спектакль меня не особо увлёк, но в целом понравился — романтичная история о любви, спетая неплохими голосами. Мюзикл больше напоминал оперу, и постановка была качественной. Я почитала о ней в интернете, и там писали, что её скопировали с зарубежной без каких-либо изменений. Особенно выделялся высоченный актёр, исполнявший заглавную роль.

— Иван Озеров, — уверенно сказал Макс в антракте, хотя в программке исполнители сегодняшнего спектакля отмечены не были. — Я уже видел его, когда ездил в Петербург. Отлично играет, и голос неплохой.

— Всё-таки это дурацкое обыкновение — не писать, кто сегодня участвует.

— Где-то в фойе должна быть доска, там указаны все участники спектакля.

— И мы должны обыскивать всё фойе, чтобы это узнать?

Макс пожал плечами.

После окончания занавес поднимался дважды, прежде чем зрители начали расходиться. Говорят, в былые времена это случалось до десятка раз и больше, но я такого никогда не видела. Возможно, на премьерах, где собираются самые-самые ценители и знатоки? К гардеробным опять выстроились очереди, но Макс получил нашу одежду мгновенно — он специально для этого взял бинокль, не пригодившийся нам на спектакле.

Жил Макс в обычной двухкомнатной квартире в отнюдь не престижном районе и пока не торопился её продавать, хотя, зная папу, я не сомневалась, что он наверняка потребует, чтобы молодую жену Макс привёл во что-нибудь получше. Мне уже доводилось бывать здесь, а потому большое количество альбомов по искусству меня не удивило. А вот мольберта в углу большой комнаты я до сих пор не видела.

— Да, вот, рисую помаленьку, — довольно сказал Макс, проследив за моим взглядом.

— Покажешь?

Готовых работ было немного, да много за столь краткий срок нарисовать бы никто и не успел. Пара пейзажей в японском стиле, нарисованные тушью и раскрашенные бледным красками, только вместо скал там были утопающие в зелени городские дома. Чей-то карандашный портрет, оказалось — отцовский. Я оценивающе перевела взгляд с рисунка на Макса, но сын на отца внешне походил мало. И по всем правилам написанный масляными красками на холсте натюрморт: тарелка с яблоками, одно из которых скатилось за край, кофейник, кофейная чашка, маслёнка, хлебница с кусками хлеба, а на заднем плане — керамический кувшин с несколькими стеблями крапивы.

— Крапива? — я рассмеялась.

— А что? Очень красивое растение. Вот настанут весна и лето, можно будет выехать на пленэр, а пока приходится по памяти рисовать.

Я снова посмотрела на картину. Яблоки блестели румяными боками, и мне захотелось надкусить то из них, что лежало на столе. О чём я Максу и сказала.

— Так зачем же дело стало? — он широко улыбнулся.

Яблоки ждали своего часа в холодильнике. Вместе с остальным угощением и бутылкой вина, да не простого, а из шелковицы.

— Знакомый из Турции прислал, — объяснил Макс. — Ты, кажется, не была в Турции?

— Ни в Турции, ни в Египте. Я как-то всё больше по Европам.