Охота. Я и военные преступники - [160]

.

Сидя в своем кабинете и слушая показания свидетелей, я почти что слышала громкий вздох облегчения и взрывы зловещего смеха, раздававшиеся со стороны Сербии. Тем утром Международный уголовный суд, штаб-квартира которого, Дворец мира, располагалась всего в километре от здания трибунала по Югославии, принял решение по иску Республики Босния и Герцеговина к Сербии по обвинению в геноциде в период с 1992 по 1995 годы. Иск основывался на том, что Слободан Милошевич вооружал, финансировал и всячески поддерживал проводимую боснийскими сербами политику этнических чисток, которая унесла десятки тысяч жизней, а сотни тысяч людей лишила крова. Тринадцатью голосами против двух судьи Международного уголовного суда постановили, что Сербия непричастна к геноциду в Боснии и Герцеговине, в том числе к массовым убийствам в Сребренице. Большинством голосов было решено, что Сербия «не совершала геноцида посредством действий государственных органов или лиц, чьи действия подпадают под ответственность в рамках международного обычного права». В этом решении президент суда, английский судья Розалин Хиггинс, написала: «Суд постановляет, что акты геноцида в Сребренице не могут быть приписаны государственным органам [Сербии]». Решение было окончательным и обжалованию не подлежало.

Я была потрясена. Я знала, что правосудие не свершилось. С весны 2003 года прокурорская служба получила сотни секретных документов, в том числе стенограммы военных совещаний политических и военных лидеров Югославии. Эти документы ясно доказывали роль Сербии в боснийской войне. Сербия добилась того, чтобы часть этих документов рассматривалась конфиденциально и ни в коем случае не попала в руки судей Международного уголовного суда. Если бы судьи имели доступ к стенограммам заседаний Верховного совета обороны, они бы приняли иное решение. Однако Международный уголовный суд не запросил документы из Сербии. Адвокаты, представлявшие боснийскую сторону, умоляли суд запросить у Сербии нецензурированные документы, но суд отказался, заявив, что «значительное количество доказательств» имеется в трибунале по военным преступлениям. Решение подтвердило, что судьи не видели полных стенограмм заседаний Верховного совета обороны. Двое судей Международного уголовного суда записали особое мнение и критически отозвались о вынесенном решении. Вице-президент суда, иорданец Аун Шавкат аль-Хасауэйни, в своем особом мнении написал, что «к сожалению, суд не выполнил своей задачи», и добавил: «Имеются достаточные основания ожидать, что данные документы могли бы пролить свет на центральные вопросы». Другой судья, высказавший особое мнение, Ахмед Махиу из Алжира, написал, что у судей было несколько «абсолютно неубедительных» причин не запрашивать документы. К числу таких причин следует отнести и страх создать впечатление необъективности суда и нарушения суверенитета государства. Кроме того, если бы Сербия отказалась предоставить документы, суд оказался бы в неловком положении. Все это было бы смешно, когда бы не было столь трагично…

Стенограммы заседаний Верховного совета обороны и другие секретные документы убедительно доказывали, что Сербия контролировала и направляла действия армии боснийских сербов на территории Боснии и Герцеговины. В них раскрывались детали того, как Белград финансировал и поддерживал боснийских сербов. Они показывали, что армия боснийских сербов, формально отделившаяся от югославской армии в 1992 году, фактически оставалась ее придатком. Документы доказывали, что сербские войска, в том числе и подразделения тайной полиции, сыграли важную роль в захвате Сребреницы и подготовке массовых убийств. Может быть, меня осудят за эти слова… Но я должна расставить все точки над i.

Во второй части своего решения Международный уголовный суд двенадцатью голосами против трех постановил, что Сербия «нарушила обязательство предотвратить геноцид», и это относилось к резне в Сребренице в 1995 году. Судья Хиггинс заявила, что белградские власти отлично понимали, что в Сребренице может начаться настоящая резня. Однако Сербия «не продемонстрировала никакой инициативы по предотвращению этих событий и никак не попыталась предотвратить совершенные там преступления». В постановлении говорилось, что утверждения Сербии о своей полной неспособности предотвратить резню, «не выдерживают критики, поскольку известно о влиянии» этой страны на армию боснийских сербов.

Суд постановил, что финансовая компенсация за неспособность предотвратить геноцид в Сребренице не может считаться адекватным средством. Более уместным, по мнению суда, была бы декларация, в которой Сербия признавала свою неспособность исполнить обязательство по предотвращению геноцида.

В тот день мы с моими юристами собрались, чтобы обсудить вопрос о том, можно ли использовать решение Международного уголовного суда для дипломатических усилий по оказанию давления на Белград с целью ареста оставшихся на свободе обвиняемых. Суд постановил, что Сербия нарушила Конвенцию по предупреждению и наказанию преступления геноцида (эта страна стала первой, к которой была применена данная конвенция), так как не смогла арестовать и передать Международному трибуналу Младича и Караджича. Постановление суда давало нам убедительные аргументы, с которыми мы могли обращаться к странам Евросоюза. Неужели они действительно хотят иметь дело с государством, которое нарушило конвенцию по геноциду? А как же быть с убеждениями и принципами? Как быть с принципом «никогда снова»?