Охота. Я и военные преступники - [162]

В понедельник я встретилась с Коштуницей. Несмотря на благожелательную риторику, назвать нашу встречу приятной было нельзя. Коштуница заверил меня, что сотрудничество Сербии с трибуналом вошло в новую фазу. «Последний этап процесса пройдет значительно легче, — сказал он и сразу же напомнил, что координаторы отношений Сербии с трибуналом, Владимир Вукчевич и Расим Ладжич, проделали отличную работу, которая и привела к аресту Толимира. «Все было сделано совместно с Республикой Сербской», — твердил Коштуница. Затем он сказал, что арестовать Младича и других обвиняемых можно было еще год назад, если бы я дала Олли Рену положительную оценку сотрудничества Сербии с трибуналом, и если бы Евросоюз не прервал переговоров о стабилизации и ассоциации с Белградом. «Сейчас все уже было бы решено», — повторил он.

Я поблагодарила Коштуницу за арест Толимира и согласилась с его мнением о том, что сейчас обстановка благоприятствует новым арестам и возобновлению переговоров Сербии с Евросоюзом. Но я чувствовала какой-то подвох… Коштуница продолжал настаивать на том, что Толимира задержали в Республике Сербской, словно ему не было известно то, что я уже знала, или он полагал, что для меня это неважно. Я спросила, почему Коштуница не объявил об аресте Толимира публично, чтобы сербский народ знал, как важно передать обвиняемых в руки правосудия.

«В этом не было необходимости, — отрезал сербский премьер. — Вполне достаточно и того, что было сделано». После этого он снова начал критиковать трибунал и даже выступил в защиту радикального сербского националиста Воислава Шешеля, сказав, что свидетели против него были подкуплены. Подобные заявления были настолько чудовищны, что никто не воспринял их всерьез, за исключением, пожалуй, судьи, председательствующего на процессе Шешеля, корсиканца Жана Клода Антонетти. Монологи этого судьи были настолько своеобразны, что двое других судей, занимавшихся тем же делом, предпочли публично дистанцироваться от них.

«Я продолжаю наставить на полном сотрудничестве», — повторила я. Но Коштуница заверил меня, что арест Младича для Сербии будет гораздо сложнее, чем арест Готовины для Хорватии:

— Мы не знаем Младича. Мы никогда его не видели. Он из Боснии. Его местонахождение неизвестно…

— Младич находится в Сербии, — перебила я. — И даже в Белграде, причем при полном попустительстве властей. Можем ли мы быть уверены, что вы готовы проявить политическую волю и решить эту проблему?

— По Младичу — ответил Коштуница, — конечно, да.

Я не была в этом уверена. У меня не было никаких оснований доверять Коштунице. В конце концов, сербский премьер только что выдал настоящий перл: «Мы не знаем Младича». Однако через несколько часов мы узнали правду об аресте Толимира. Выяснилось, что главный прокурор по военным преступлениям Владимир Вукчевич и чиновник, отвечающий за сотрудничество Сербии с трибуналом, Расим Ладжич, ничего не знали об этой операции. Вукчевич даже подал в отставку, потому что его держали в стороне от процесса принятия решения. «Мы вместе присутствовали на совещаниях, и Булатович лгал нам, — сказал мне Вукчевич. — Почему было не арестовать Толимира в Сербии? Тогда мы доказали бы свою готовность к полному сотрудничеству». В конце разговора Вукчевич признал, что, по его выражению, «неважно, какого цвета кошка, лишь бы мышей ловила». После ареста Толимира мне оставалось придерживаться того же принципа.

В Сербии я пробыла еще четыре дня, вела переговоры с чиновниками и старалась убедиться в том, что арест Толимира не будет последним. В начале встречи с президентом Борисом Тадичем я сказала, что положительно оценю сотрудничество Сербии с трибуналом в ООН и Евросоюзе. Кроме того, Олли Рен уже говорил о том, что Сербия получит от Евросоюза значительную финансовую поддержку. Я не могла не сказать, что, каким бы ни было наше мнение о Булатовиче, арест Толимира состоялся только благодаря его усилиям. Булатович добился результата. Нужно сделать так, чтобы он снова добился успеха. «Булатович может арестовать Младича, и ему нужно позволить это сделать. Давайте подумаем, как закончить всю эту историю». Тадич отнесся к моим словам без энтузиазма. Он не доверял Булатовичу и я его прекрасно понимала: в ходе формирования нового правительства он пытался его сместить. «И вы просите меня оставить Булатовича?» — поразился Тадич, тут же спросив, не вступила ли я в партию Коштуницы.

Я не верила Булатовичу и ясно дала это понять всем вокруг, в том числе и ему самому, еще год назад, до ареста Толимира. Но часы пошли вспять. Люди Булатовича арестовали Толимира. Поддержка трибунала со стороны других сербских министров усиливалась. Мы получили даже пресловутое личное дело Ратко Младича, из которого был изъят всего один документ, оценка его деятельности за 1995 год, год резни в Сребренице. Теперь нужно было арестовать Младича и остальных. Не было смысла менять коней на переправе. Ведь сейчас все, кто отвечал за процесс расширения Евросоюза, следили за каждым движением Белграда: «Мяч перешел в их руки. Мы должны помогать им в меру своих сил».