Охота Полуночника - [55]

— Граса и Луна Оливейра! — пронзительно крикнул он. — Я приказываю вам выйти и покаяться в своих грехах! Я обвиняю вас в измене. Вы должны умереть, чтобы дать жизнь Христу.

Граса закрыла руками рот, чтобы сдержать крик ужаса.

— Я призываю еврейским блудницам выйти и исповедаться в своих грехах. Откройте свои утробы Христу и впустите его перед своей смертью. Готовьтесь, ибо вас сожгут, привязав к столбу.

Казалось, что его угрозы вонзаются в нашу дверь как ножи; я испугался, что он только одним голосом может сорвать засов, и тогда толпа схватит нас.

Луна прошептала:

— Что делать, если он вломится в дом?

Полуобезумевшая Граса что-то бормотала себе под нос на смеси португальского и другого непонятного мне языка. Я уловил слово «Адонаи».

Что-то стало вскипать внутри Полуночника, сначала слабо, а потом все сильнее.

— Джон, скажи мне точно, что говорит эта гиена, — прошептал он.

Судя по тому, что он назвал Лоренцо Рейса гиеной, Полуночник, даже не понимая его слов, почувствовал, что это — дурной человек. Не успел я ответить, как этот негодяй стал барабанить в дверь и дергать за ручку. От страха Граса обмочилась на пол.

— Продолжай молиться, сестра — шепнула ей Луна.

Полуночник встал, сбросил башмаки и схватил кочергу, стоявшую у камина. Подняв ее над плечом словно копье, он бросился к двери.

— Не открывай! — крикнул я.

Он кивнул мне и пригнулся, не сводя глаз с дергавшейся дверной ручки.

Лоренцо Рейс говорил через дверь:

— Граса и Луна Оливейра, вы должны понять, что такое грех. Вы должны умереть, чтобы жил Христос. Вы должны погибнуть в горящем сердце Сына Человеческого.

Толпа загалдела, словно стая чаек. Но вскоре мы услышали, как они уходят. Полуночник подошел ко мне, и мы усадили сестер в кресла, убеждая их выпить холодного чаю. Граса поперхнулась и бросилась наверх. Я хотел было пойти за ней, но Луна удержала меня:

— Ты только смутишь ее. Останься здесь.

По просьбе Полуночника я стал переводить ему злобные слова колдуна. Но он не понимал их значения, а я не мог объяснить, так как сам едва понимал, о чем идет речь.

— Джон, выслушай меня внимательно, — попросила Луна. — Я знаю, все это, наверное, кажется тебе довольно странным, но…

Она остановилась на полуслове. Было слышно, как Рейс вызывает сеньора Поликарпо, колесного мастера, выйти и предстать перед его судом вместе с женой и детьми. Меня потрясло то, что он знал их по именам. Вероятно, он следил за всеми нами.

Полуночник держал Луну за руку, и мы слушали череду проклятий в адрес семьи Поликарпо. Потом воздух пронзил чей-то крик.

Колдун был уже недалеко от моего дома. Я вынул из кармана ключ и зажал в кулаке.

Хотя я был уверен, что запер дверь, но мое сердце упало от страха: Фанни была в саду.

— Нам нужно домой, — заявил я Полуночнику.

— Нет, Джон, твое появление только распалит его.

— Но Фанни… Она наверняка начнет лаять, и они могут причинить ей вред.

— Нет, я запрещаю тебе уходить. Фанни придется позаботиться о себе самой.

Я слышал, как колдун кричал с улицы:

— Мария Зарко Стюарт, Джеймс Стюарт и Джон Зарко Стюарт, я приказываю вам выйти на улицу и ответить за свои преступления перед народом Португалии. Я призываю вам вывести африканского язычника…

Я метнулся к двери, но Полуночник грубо схватил меня за руку и велел стоять на месте.

Луна сказала:

— Я объясню, почему тебе нельзя выходить, Джон. Присядь на минуту!

Я послушался, но она не успела ничего сказать, поскольку снова раздались вопли колдуна:

— Джон Зарко Стюарт, ты не уехал из Порту, как я тебя просил. Так узнай теперь, что значит умереть за любовь. Ты пройдешь очищение огнем, и я верну тебя Господу таким же невинным, каким ты был в день своего рождения.

Он стал угрожать смертью моим родителям. Мы молча ждали окончания его тирады. Но он больше ничего не сказал. Толпа по-видимому, свернула за угол.

— Джон, выслушай меня внимательно, — сказала Луна. — При обычных обстоятельствах я бы попросила твоих родителей рассказать тебе об этом, но после того, что случилось…

Она встала, выпила глоток чая и пригладила седую прядь.

— Ты знаешь, кто такие евреи?

— Моисей был евреем.

— Правильно.

— И у него были рога. И хвост. — Догадываясь, что последует за этим, я закричал: — Но у меня нет ни рогов, ни хвоста, так что я не могу быть евреем!

— Не повышай, пожалуйста, голос.

— Я не могу быть евреем! — закричал я еще громче.

— Джон, мы позволяли тебе так думать о Моисее. Прости нас. Возможно, это было неправильно, но у нас не было выбора. Мы не хотели, чтобы ты рано или поздно догадался. Но послушай меня: между евреями и христианами нет никаких физических различий, кроме одного. У тех мальчиков, которые получили Завет, маленький… маленький… не знаю, как правильно… Я хочу сказать, что…

— Что такое Завет? — перебил я.

— Ты сбиваешь меня с мысли.

— И хорошо! Не хочу об этом говорить.

Я отчаянно желал, чтобы все было как раньше. Я хотел, чтобы Даниэль был жив, а Виолетта — счастлива. Мне хотелось подражать птицам на нашем пруду и бегать наперегонки с Фанни.

— Ты должен выслушать, — попросила Луна, беря меня за руки. — У мальчиков берут кусочек кожи с… между ног, с самого кончика…