Охота на Вепря - [32]

– Твой голос знаком мне, – сказал хозяин усадьбы.

Огонь освещал лица гостей порывами. Рдели и золотились бороды. Злые усмешки гуляли по устам. Пар валил изо ртов. А Никита Шереметев, запахнув шубу, всматривался в лицо посланника, хмурился и точно глазам не верил. А по рядам домашних за его спиной уже бежал шепоток. Были те, кто узнали! Да боялись поверить увиденному! Иные из домочадцев отступили в тень.

– Ты?! – вдруг вопросил хозяин терема, как будто обожгло его.

– Я, Никита Василич, – ответил Антон и протянул руку с грамотой. – Собирайся, пресветлый боярин, царь тебя в Москве ждет.

Придя в себя, Шереметев взял грамоту. Пробежав глазами, изменился в лице.

– Стало быть, сейчас прямо?

– Да, Никита Василич, прямо сейчас. И слуг не бери. Мы тебя охранять будем, – заключил Антон Кураев. – Не сыскать тебе лучшей охраны.

Что было думать боярину Шереметеву: за него все царь придумал.

– Одеться дашь время, Антон? – спросил бывший хозяин.

– Дам, но поторопись, – кивнул тот. – Царь ждать не любит.

Уже через полчаса отряд возвращался в Москву. Рядом скакали Антон Кураев и Никита Шереметев. Первый – на черном коне, второй – на пегом.

– Что со мной будет? – спросил на лету боярин. – Какая за мной вина? Скажи мне, в память о прошлом, Антон. Ну же?! К чему готовиться мне?

Пар вырывался изо рта и сглатывался ночью.

– Я – холоп царский, Никита Василич, себе не принадлежу! – бросил ему Кураев. – Что мне сказано, то и выполняю!

Перед самым рассветом они влетели в Кремль. Тут уже с Шереметевым не церемонились. Вышел Басманов, с ледяной улыбкой бросил своим:

– С коня его! На колени! Сейчас царь выйдет!

Шереметев оглянуться не успел, только вспыхнул: «Да ты что же, Лешка, творишь?!» – как его вытащили из седла и на землю повалили. «А что надо, то и творю, – отозвался Басманов. – Ты не думай, Никитка, ничего по своей воле. Я ведь пес царский, только и всего».

– А он верно говорит! – с красного крыльца царских палат сказал первый русский царь. – Ты что же это, Никита, над людьми измываешься?

– Да о чем ты, толком поясни! – с гневом взмолился Шереметев.

– Твой холоп царскую руку поцеловать изволил, да у тебя в доме, а ты его за это плетьми?

Шереметев, хоть и был повержен, но поднял голову: с каким же гневом он взглянул на бывшего своего воина! Сердце сжалось у Антона Кураева, но как тут подать виду? Разве крикнешь: все не так было! Не хотел он ябедничать! В наветах человека топить! И не чужого ему, а когда-то – благодетеля! Теперь и службу отдал бы, только бы не видеть такого унижения Никиты Васильевича. Но заступиться сейчас – самому впору оказаться у красного крыльца на коленях и просить пощады.

– А еще, я слышал, ты братца моего двоюродного Владимира превозносишь, а? – усмехнулся Иоанн Грозный. – Заместо царя?

– Клевета это, – прохрипел Шереметев. – Злые языки чего только не расскажут!

– А вот мы сейчас и посмотрим, клевета это или истинная правда, – заключил Грозный. – В подвалы его! На дыбу, родимого! Пусть сознается во всех грехах!

– По что мучить велишь?! – возопил Никита Шереметев, еще не веря своей судьбе, так скоро решенной, но псы царские уже подхватили его под локти и потащили в темницу: под царскими палатами был целый подземный город с оружейными, амбарами, пыточными.

Царь оглядел свою армию.

– Кто же будет пытать боярина? – поглаживая козлиную бороду, вопросил он. – Кто дознавателем станет? – и взгляд его остановился на Антоне Кураеве. – Ты будешь, мой пес! Ты начал, ты и заканчивай! А ты, Басманов, – он указал с крыльца перстом на того, – дашь ему доброго палача, да позлее, и писаря – показания записывать! Все, что Шереметев под огнем наговорит! Иди, Кураев, и не разочаруй государя своего!

Уже через пару часов, когда рассвет входил в пределы столицы и снег стал голубым, а небо кроваво-красным над Кремлем и замерзшей Москвой-рекой, боярин Никита Васильевич Шереметев висел в пыточной камере на дыбе. Руки и плечи были выворочены, взбухли жилы, вот-вот лопнут. Кровь сочилась из ран. На столе грозно и страшно красовались разложенные клещи и железные штыри, ножи и длинные спицы. Жарко горел огонь, в котором накалялось железо, чтобы потом вонзиться в тело человека. Рядом ждал приказа похожий на кабана палач, широкоплечий и широкоскулый, в кожаном фартуке, заляпанном кровью. Страшный и веселый видом старательного истязателя, влюбленного в свою работу, он ждал продолжения. Тот работник хорош, кто с душой все делает!

Но когда еще только тащили Шереметева в пыточную, когда сдирали с него по дороге кафтан и рубаху, Алексей Басманов сам решил познакомить молодого воина с царским живодером.

– Коли высок родом боярин, и палач ему полагается настоящий, – сказал Басманов, едва они с Антоном спустились в казематы. – Такого тебе дам, кто свою работу лучше других знает! И любит ее, с душой все делает! И жилы рвет, и кожу ломтями срезает! – рассмеялся царский вельможа. – Ты с ним подружись, Антоша! Такого врага сам черт себе не пожелает!

В кремлевских пыточных подвалах Антон был впервые. Он служил воином, знал хорошо поле битвы, но тут было другое. Сюда свозили врагов государя со всей Руси. Тут им развязывали языки, тут они признавались во всех грехах, а потом прощались с жизнью. В настоящий ад спустился Антон Кураев.