Охота на Велеса - [8]

- Как я рада, баба Мила…

Звонкое чмокание в щеку.

-…тебя снова видеть.

Звонкое чмокание в другую щеку.

- Я тебе сейчас все расскажу.

Снова чмокание.

- А всяким пустобрехам не верь.

Старушка смотрела на нее сияющими глазами, с такой любовью, с какой даже матери на младенца первенца не смотрят.

- Сейчас, только Гулену расседлаю.

- Ты не возражаешь, я тоже послушаю, — улыбнулся Рагнар.

Любава почти бегом добежала до конюшни с покосившимися балками, подпертыми кривоватыми жердями, заплетенными цветущим вьюнком. Она замерла на мгновение, впитывая солнечную тишину и безмятежный покой этого двора, ставшего в последние годы для нее родным. Затем принялась рассказывать о ночной грозе, о мерзком сборище крыс, о появлении настойчивого незнакомого воина, сразу решившего, что она ведьма. Рассказала о чуде исцеления. О том что весь день-денечек учила диких людей из урочища Три ключа, как надо выхаживать раненого.

- Не было у них тебя, баба Мила, ничего не знают.

Во время рассказа она обиходила свою кобылку, скормила ей репку, чмокнула в носик и вывела под навес, в песочке поваляться.

Баба Мила уселась на скамейку Ее короткие ножки в удобных кожаных поршеньках не доставали до земли.

- Вишь, Любка, если бы ты тренировалась в смирении и терпении, а не в метании сулиц в Божиих тварей, то ничего бы и не было.

- И тогда бы тот человек умер, да?

- Скажи, Любава, а что помешало тебе признаться Всеславу, что ты не ведьма уже после исцеления? — поинтересовался Рагнар. — Сказала бы, так, мол, и так, хороший человек, не ведьма я, а христианка истинная. И исцелел твой братец за молитвы отца моего духовного. Почему не сказала?

Любава ковыряла босыми ногами опилки.

- Не знаю. Он так свысока на меня смотрел, ведьмой обозвал. На меня озорство напало.

- Да, Любава, вот и придется теперь расплачиваться за твое озорство. Весь пригород вчера гудел. Твои спутницы вернулись из Ольгина без тебя. Из Трех ключей бабы вчера заявились, и все рассказывали о рыжей ведьме как две капли воды на Людмилину внучонку похожей. До меня слухи только вечером дошли. Уже ночью за тобой направился. Что-то теперь будет?!

- Не говори так, батюшка, — тут же вступилась баба Мила за свою любимицу. — Любке бы все равно досталось. Человека исцелила! Чудо-то какое. Как ни крути, все равно пострадать придется. Что будем делать, Любушка?

- Все буду отрицать. Ничего особенного. Только на ночь от спутниц отбилась. Грозу во времянке пересидела. Пока лес высохнет, подождала, и потихоньку дома объявилась. Не так уж я и припозднилась. И никакая я не ведьма. А кого там Всеслав нашел, не мое дело. Я из его избы полутемной почти не выходила. Кто меня разглядеть мог? Баб Мила, поесть что-нибудь дай, потом в огород пойду.

Баба Мила сама, как следует, огород была выполоть не в силах, не из-за старческой немощи, а из-за того, что она жалела растения, даже сорные, и оставляла самые развесистые сорняки для красоты. И только по большой любви к названной внучке позволяла ей беспощадно изничтожать Божии твари, называемые в народе лопух или, к примеру, бодяк, выросшие среди капусты или свеклы с морковкой.

- Ну поесть, Любушка, завсегда неплохо, — согласилась старушка, пропуская мимо ушей в целях сохранения спокойствия душевного слова своей любимицы насчет прополки огорода. Она соскользнула со скамейки и мелкими шажками шустро двинулась к избе. — А чем лечила раненого, а, Любка?

Глаза старой целительницы загорелись.

- Баб Мила! Какое там лечила. Умирал он, говорю. Весь огнем горел. Нос острый, пульс слабый. Разве могли тут помочь соль да вино с елеем? Да корневища аира и окопника? Мумие горное в воде развела, пить давала… Отец Феофан, расскажи как там в Царьграде. Так давно тебя не видела, соскучилась.

Рагнар невесело вздохнул и направился в избу. Несмотря на то, что он не одобрял поведения своей названной дочери, нельзя было не видеть, что расскажи Любава всю правду теперь, ей никто не поверит, и слухи о том, что она ведьма остановить не удастся.

- Красиво у них в Царьграде, словами даже не опишешь, — задумчиво произнес он, когда все трое устроились за щедро накрытым столом. — Обязательно свожу тебя, Любава, посмотреть. Нехорошо прожить жизнь и не увидать Царьграда. Там все каменное: и дворцы, и дома, и мостовые. Камень не простой, а покрытый дивной резьбой и росписями. И море, бескрайнее море…

- А почему, батюшка, ты так грустно об этом говоришь?

- Потому, баба Мила, что нам они не друзья. Не нужна Царьграду объединенная Ярославом Русь. Потому и поддерживает император Василий и Болеслава Польского и Мстислава Тмутараканского. Болеслав императора уверяет, что примет православие по греческому образцу, а германцев, — что останется в Римской юрисдикции. Сам же по нравам язычник язычником. Любой сообразил бы, что это все игра, а уж умный император Василий… хотя, кто их знает, уж слишком они самоуверенны, эти греки. Пытался я речь завести, что Болеслав поддерживал Святополка, убившего Бориса и Глеба. Как-никак, они племянники императора. Князь Ярослав-де выступил мстителем за невинную кровь. Но мне добрые люди намекнули, что даже разговор об этом подымать неприлично. Как могут дикие князья быть племянниками императора?! — Рагнар снова невесело вздохнул. Любава прихлебывала топленое молоко и слушала его очень внимательно. Баба Мила даже и не прихлебывала ничего. Просто внимательно слушала. Все эти разговоры о далеком Царьграде быстро могли обернуться войной на ближайших к Руси рубежах.