Охота на Велеса - [52]

- Ну ты, Любава знаешь, наверное. Сегодня все должны идти, древо для бадняка рубить…

И вправду. Сегодня все главы семейств, празднично одетые, в полном молчании отправлялись в лес, чтобы двумя или четырьмя ударами срубить себе заранее выбранное дерево. Потом его освобождали от веток, и прямой ствол медленно обугливался в печи, тоже, естественно, в торжественном молчании, в течение ровно трех суток до угольно-черного состояния. Этот длинный черный бадняк хранился потом в семье весь год как величайшая святыня. Некоторые умельцы умудрялись даже змеиную морду вырубить. Это с четырех-то ударов топора. Да и еще и веночки на эту черную жердь со змеиной мордой навешивали. Дело вкуса, конечно. Любаву передернуло. Она теперь, понятное дело, не любила ничего длинного, черного со змеиной мордой. А уж в веночке и подавно.

Но виду она не подала.

- Ты хочешь отлучиться, Хмун, бадняк срубить?

- Ну-у-у… э-э-э…

- И хочешь, чтобы я пообещала, не убежать за это время?

- Ага! — радостно сообщил Хмун.

- Иди. Я обещаю, что не убегу.

Ну не оставлять же в самом деле все семейство этого славного Хмуна без главной семейной святыни на весь год.

Харальд, сидевший в углу избы, пошевелился, вытянул ноги, но промолчал.

Часа через три Хмун вернулся, довольный-предовольный.

- Добрая ты, Любава, — признал он. — Даже и очень жалко, что тебя принесут в жертву…

Он осекся.

- Ты проговорился, — спокойно произнес Харальд.

- Да, — испуганно подтвердил Хмун.

- Но ты же не хочешь, чтобы ее задрал медведь-шатун?

- Нет, конечно, не хочу. Но кто меня спрашивать будет?

- Никто. Но если мы с тобой договоримся, то мы сможем перехитрить тех, кто ни тебя, ни твоих друзей спрашивать не будет. Тех, кто почитает муромцев за покорное человеческое стадо, которым так легко управлять.

В Велесовом святилище давным-давно не приносилась человеческая жертва. Люди отвыкли от человеческой крови на солнцеворот, и большинство из них в тайне ужасались грядущего жертвоприношения. Но ведь с Велесовыми волхвами не спорят. Страшно это и для жизни опасно. Колдуны они, и порчу наводят. Сглазят, или просто убийцу пошлют. Хотя, наверное, лучше убийцу, чем всю жизнь-то болеть. Ох, уж эти зловещие волховские заклятия: «безумье и муки, бред и тревога, отчаянье, боль пусть возрастают, сядь предо мною — нашлю на тебя черную похоть и горе сугубое».

Кому же охота получить подобное заклятие?

Или вот такое есть заклятие, тоже малоприятное: «от похоти сохни, зачахни от хвори, запрет налагаю, заклятье кладу на девичьи услады».

Да мало ли какие ужасающие заклятия есть в запасе у колдовской братии. Страшно. Но если все самое главное сделают новгородцы, то почему бы и не помочь, или просто не заметить того, что совсем рядом происходит, на самый крайний случай…

Новгородцы тогда думали, что у них в запасе три дня, потому и не торопились. Спокойно договорились с молодежью Муромля о помощи. Решено было, что Любава сбежит прямо по дороге к святилищу. Тогда не останется другого выхода, как заменить человеческое жертвоприношение конским. Ведь девицу выбрали в результате ритуальной жеребьевки, в суматохе повторно ритуал произвести не удастся. Медведь-шатун, опять же, долго ждать не будет. Вот и не останется другого выхода, кроме как подсунуть ему коня. Что тоже неприятно, конечно, но лучше коня, чем человека, это уж точно. Ростиле только вот нужно как следует спрятаться, но это она неплохо умеет.

Муромские друзья и передали ночью новгородцам, что жертвоприношение произойдет на два дня раньше. Что-то встревожило волхвов-колдунов. Харальд до рассвета умчался, передавать новость дальше. Ну а Любава в нужное утро внешне бодро, не подавая вида, что она знает о том, что ее ждет, отправилась на собственное жертвоприношение. Она молилась непрерывно. Очень было страшно. Удастся ли сбежать? Успеет князь доехать до капища, или нет? Ведь если не успеет, то ее побег станет бессмысленным. Холопы волхвов быстро найдут беглянку. Любава молилась и, как всегда, верила, что далеко в скиту среди болот ее духовный отец Игнатий почувствует, как ей сейчас плохо, бросит все дела и присоединит свою многомощную молитву к жалостной молитве своей легкомысленной духовной дочери. Только это ее и укрепляло.

Немного не дойдя до известной ей трясины, Творимир, всю дорогу прятавший свое лицо между шапкой и воротником, так, что наружу торчала только яркая рыжая борода, тихо сказал «пора» и бросился под ноги охранявшему Любаву здоровенному волхву. Творимир неизвестно откуда знал множество способов уложить человека на землю, вообще не используя оружие. Харальд все время этому удивлялся. Вот и сейчас новгородец аккуратно уложил вражеского колдуна лицом в грязь. И ладно, если бы только лицом. В грязи оказалась и гордость врага, роскошная борода волхва, сложно плетенная, чем-то смазанная для блеска. Два холопа, сопровождавших волхва, бросились помочь хозяину встать. Тот в ярости послал их очень далеко, что они тут же и выполнили. Вступать в спор с разгневанным колдуном дураков не было. Во всяком случае, среди холопов. Любава споткнулась одновременно с упавшим волхвом, уронила свою заметную шапку с соболиной оторочкой, быстро надела другую, неотличимую от большинства местных женских шапочек. Ну и резко попятилась назад, пряча лицо в поднятом воротнике. Молодые парни рядом с ней молча расступились. А невысокий сказитель в длинном тулупе с ухмылкой поднял оброненную ею шапочку и напялил на себя. Поднял воротник до носа и засеменил вперед, удачно подражая женской походке. Он явно был не из трусливых, этот сказитель. Впрочем, волхву было не до него. Он поднялся, даже и на секунду не усомнившись в том, что упал случайно, слишком уж был уверен, что никто из этих управляемых людишек не дерзнет помешать его замыслам, не то, что уронить лицом в грязь. Поднялся и, забыв обо всем, с ужасом посмотрел на свою бороду, облепленную жидкой грязищей. И больше он ни о чем другом не мог думать, как только о том, что в таком виде он перед другими волхвами предстать не может.