Охота на Велеса - [41]

По песчаной косе они шли уже в поднимающемся тумане. Оказавшись в ельнике на другой стороне болота, развели костер, поужинали и расположились на ночлег. С утра Добровит осмотрел то место, где коса подходила к ельнику, и с невольной досадой признал, что человеческих следов здесь нет. Они открыли новый проход через болото.

Харальд тоже не рос среди болот, как Любава, он тоже не сумел бы найти путь в болотах, но смотрел на свою воспитанницу с гордостью. Она гораздо хуже мужчин стреляла из лука, в настоящем бою продержалась бы не более пяти минут, и то, если бы повезло, но в разведке Любава была незаменима.

- Если бы ты жила в моих родных местах, — сказал ей варяг с теплотой, от которой посветлели его обычно холодные глаза, — тебя бы называли Открывающей пути.

Девица даже покраснела от радости.

- А теперь — последнее, — продолжил Харальд. — Ищем проходимый для конников путь отсюда до дороги в Суждаль.

К вечеру они не только нашли проходимый путь, но и встретились с Негорадом, найдя друга по следам коней, которых тот выпасал. Посовещавшись, воины решили разделиться. Негорад возвратился обратно в Муромль для охраны маленького Дрозда. В его отсутствие мальчик сидел безвылазно на Новгородском дворе. Творимир с Добровитом направились для отчета в Суждаль. Потому как Муромль отдал себя под руку Черниговского князя Мстислава, а Суждаль по-прежнему подчинялся Новгородскому князю Ярославу. Недалеко от города был детинец с воинами князя. Туда-то и надлежало доложить о проделанной работе. Харальд с Любавой остались в лесу, ждать возвращения своих спутников. Ну и охотиться на кабанов.

На кабанов охотиться Любава не любила. В осеннее время в стаде было множество молодых хорошеньких кабанчиков, которых было жалко. Но Харальд ее и не заставлял. Она сидела дни напролет в сооруженной Негорадом времянке и вяло наблюдала, как коптится в дыму костра кабанье мясо. Кабанов приносил Харальд. Певчие птицы лес уже покинули. Но зверье шелестело листьями и травой. Особенно по ночам. По веткам прибегали любопытные белочки, шуршали сухими листьями ежи и мыши, несколько раз в свете костра Любава видела зайцев. И даже лосиху видела.

Через несколько дней Творимир с Добровитом вернулись благополучно из Суждаля, приведя с собой Суждальских следопытов, которым надо было показать дорогу на капище. Княжеские воеводы действительно медлительностью не отличались. Тем более что в Суждале делами заправлял, как выяснилось, воевода Гостомысл. Всем было велено передать, чтобы до зимнего солнцеворота они оставались в Муромле.

- Послушай, девонька, он не хотел говорить, но я был очень настойчив, — тихо сказал Любаве Творимир. — Муромль — это не вотчина Новгородского князя. Ехать сюда князю без повода не с руки. Сейчас представляется, что наш Коснятин прибудет сюда на солнцеворот, а князь приедет за ним. Но это так себе повод. И если кто-нибудь из нас подаст повод получше, нам всем будут благодарны. Уяснила? Осторожнее, девонька. Повод для личного приезда князя в чужую вотчину — это не шутки.

В Муромль компания охотников возвратилась в сгущающейся темноте, чтобы никто не обратил внимания на то, что дичи охотники привезли немного. Да и зачем им было? Ведь они не собирались оставаться тут на всю зиму и весну. Но знать об этом любопытным было не надо.

Наступали осенние поминальные дедины. Это были праздники родов. Чужаков-новгородцев никто в гости, естественно, не звал. Даже Дрозд не рвался посмотреть, потому что и в Новгородской земле обычай «греть покойников» был распространен, ничего интересного или любопытного в горящих на курганах огоньках и кострах мальчик не видел. Новгородцы активно занялись заброшенным было домашним хозяйством.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

А потом приползли низкие снеговые тучи. И полетела над Муромской сказочной землей в серой мгле морозная Снеговея, то стелясь низкой завывающей поземкой, то ярясь на весь мир снеговыми вихрями. Снежной метелью и вьюгой пронеслась она по лесам, и полям, и по улочкам Муромля, а, когда устала и утихла, то весь мир посветлел. Вышло солнце в синем небе, засверкали, покрытые серебристым кружевом дома, колодцы, ограды, деревья.

Молодежь обновила горку за Муромлем, недалеко от Новгородского двора. Это была даже не горка, а целая горища — исполин, высотой в несколько срубов, с залитым льдом спуском. С визгом и хохотом скатывались по ней дети, юные девицы, лихие парни и долго барахтались в снежных сугробах. Любава не устояла перед зазываниями своих муромских подружек и визжала, скатываясь с горки, ничуть не тише, чем они. Добровит, кстати, тоже развлекался в компании своих дружков, напрочь забыв о том, что он серьезный следопыт, один из лучших. Любава несколько раз замечала его курносую веснушчатую физиономию в числе тех, кто обстреливал ее снежками. Причем, остальные парни сначала инстинктивно побаивались так непочтительно относиться к колдунье, но увидев, что Добровит до сих пор не покрылся шерстью, и не катается по земле в корчах, обнаглели. И теперь у них особенной доблестью считалось, попасть снежком в хохочущую волховицу.

На второй день снежных забав Любаву вытянули из снежного сугроба, твердой рукой поставили на ноги, отряхнули снег с меховой шапки и тулупа. Проморгавшись, девица увидела перед собой Всеслава. Он выглядел усталым и встревоженным. Не то, что несколько дней назад, когда его чествовали отцы города, получившие послание от князя Мстислава Черниговского. Тогда польский посланник глядел соколом. Еще бы. Князь Мстислав обещал-таки взять Муромль под свою руку. Нет больше сюда ходу христианскому князю Ярославу Новгородскому.