Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности - [2]
Каждый раз, когда пытаешься постичь подобного рода феномены, невольно хочется задать вопрос: а почему те или иные люди получают атрибуцию «ведьм»? Почему те или иные люди получают атрибуцию «диссидентов»? И ужасно хочется, следуя традиции рационального мышления, найти единственную и главную причину, которая все объяснит и поставит все на свои места. Вслед за М.К. Мамардашвили напомню, что понимание истории культуры не укладывается в рамки классического идеала рациональности. Явления культуры невозможно объяснить одной лишь адаптацией. Объяснение исторических событий невозможно свести к одной-единственной, даже самой весомой причине.
Можно ли объяснить некоторые грани феноменов интолерантности экономическими причинами? Безусловно. Можно ли феномены интолерантности объяснить культурологическими причинами? Безусловно. Можно ли чувствовать себя более или менее уверенно, объясняя интолерантность в духе этнопсихологии, исторической психологии, психологии личности, поднимая на щит тем самым психологическую детерминацию? Почему бы нет. Казалось бы, «эклектика без границ». Нет, не эклектика. Если мы исповедуем вслед за М.К. Мамардашвили идеологию неклассического понимания реальности как множественности с ее разными адаптивными и неадаптивными формами, мы должны сказать, что у каждого феномена существуют разные основания. И вопрос, какое основание мы возьмем за отправной пункт в ходе историко-эволюционного анализа, подбираясь к пониманию этого феномена, какую шкалу для его объяснения выберем, какой масштаб для его видения и понимания мы установим, – это определит не только наш исследовательский ракурс, но и суть предмета самого исследования. Исследуемой реальности небезразличен тот методологический инструментарий, посредством которого мы ее препарируем. В конечном счете это и определяет один из возможных «правильных» ответов на поставленные вопросы.
Я начал с того, что существуют две полярности: полярность конфликта и полярность толерантности, но, может быть, это и прозвучит с иронией, даже между этими двумя подходами необходима коммуникация через идею толерантности. Точно так же она необходима для понимания мира через экономическую детерминацию, социокультурную детерминацию и, наконец, психологическую детерминацию.
Вместе с тем все мы пленники своей науки. И из стиля мышления, который сформировался за жизнь в той или иной профессии, невероятно трудно выпрыгнуть.
Но можно слегка приподняться над морем фактов, если наберешься дерзости, наглости и окаянства претендовать на жанр научной публицистики. Трудность этого жанра еще и в том, что он предполагает многоролевость того, кто его избирает: роль ученого, роль человека, которому дано перо и который к тому же должен быть носителем мифопоэтического мышления. Я использую этот термин, еще раз утверждая, что к логическому мышлению, к рациональному мышлению не может быть сведено понимание окружающей нас разнообразной реальности.
Поэтому для тех, кто хочет увидеть самые разные перепады культуры, для тех, кто готов понять, что наивно сводить к концепциям заговора те или иные исторические события, а также для тех, кто наберется мужества осознать, что тоталитарная культура – это не культура, ушедшая в историю, а культура, сосуществующая с либеральной культурой, как и культура полезности сосуществует с культурой достоинства, – для всех тех будет интересно прочесть публицистическую яркую работу М.В. Тендряковой. И может быть, задать себе вопрос: «А не являюсь ли я той самой "ведьмой" или "диссидентом", которых социальная система назначит или изберет завтра на эту драматическую роль в спектакле истории?»
А.Г. Асмолов,
зав. кафедрой психологии личности
МГУ им. М.В. Ломоносова,
доктор психологических наук
От автора
Эта работа выросла из доклада, сделанного много лет назад в Институте всеобщей истории РАН на семинаре по истории ментальности, возглавляемом блистательным медиевистом А.Я. Гуревичем. Несомненная дерзость автора, не историка по образованию, – прийти и рассказывать об охоте на ведьм «самому Гуревичу» – была удостоена внимания и добрых критических замечаний. С теплом и благодарностью к коллегам по семинару вспоминаю этот опыт совместного обсуждения научной проблемы.
Особая моя благодарность С.А. Арутюнову и А.Г. Асмолову за участие в этой книжке и за продолжение разговора об истории гонений на страницах предисловия и послесловия.
Я также бесконечно признательна за помощь и поддержку своим друзьям и коллегам из Института этнологии и антропологии РАН: О.Ю. Артемовой, Н.Л. Жуковской, М.К. Любарт, С.В. Чешко. И еще, спасибо моей семье – Н.Г. Асмоловой, Е.Г. Аксенову, А. Аксеновой, без них этой работы не было бы.
Введение
У новой эры – новые химеры,За будущее чувствую я стыд,Иная, может быть, святая вераОпять всего святого нас лишит…Микеланджело
Ушедший XX век оставил память о беспрецедентно массовом, многомиллионном истреблении людей. И в сталинском Советском Союзе, и в гитлеровской Германии был отлажен репрессивный механизм. Лагеря по «производству трупов» назывались исправительно-трудовыми или концентрационными, а идеология услужливо оправдывала и логично обосновывала устранение из жизни тех, кто попадал в категорию врагов, тех, кого не следовало брать в светлое будущее по причинам «социальной чужеродности» или «расовой неполноценности». Это был всеохватывающий, тотальный террор. Как такое было возможно? Что породило этот террор? Почему десятки тысяч людей стали палачами, а миллионы – жертвами и молчаливыми свидетелями? На эти вопросы пытались ответить современники страшных событий. На эти вопросы более полувека ищут ответа историки, социологи, политологи, писатели…
Игра – неизменный спутник истории жизни человека и истории человечества. Одни игры сменяются другими, но человек не прекращает играть, развеивая любые рациональные объяснения игр. Глядя на игры в историко-культурной перспективе, начинаешь понимать, что это никак не досужая прихоть в часы отдыха, а неотъемлемая часть социокультурной системы.В чем же значение игры для человека? Какой механизм развития культуры стоит за многообразием игровых миров? Каковы основные механизмы конструирования игровой реальности?Круг этих вопросов очерчивает основные исследовательские интересы автора.Автор обращается к самому широкому кругу игр: от архаичных игрищ, игр-гаданий и состязаний до новомодных компьютерных игр.
Несмотря на то, что во все века о детях заботились, кормили, лечили, воспитывали в них добродетели и учили грамоте, гуманитарные науки долгое время мало интересовались детьми и детством. Самые различные общества в различные исторические эпохи по большей части видели в ребёнке прежде всего «исходный материал» и активно «лепили» из него будущего взрослого. Особенности маленького человека, его отношений с миром, детство как самоценный этап в жизни человека, а уж тем более детство как особая сфера социокультурного пространства — всё это попросту не замечалось. Представленное собрание очерков никак не претендует на последовательное изложение антропологии детства.
Основу сборника представляют воспоминания итальянского католического священника Пьетро Леони, выпускника Коллегиум «Руссикум» в Риме. Подлинный рассказ о его служении капелланом итальянской армии в госпиталях на территории СССР во время Второй мировой войны; яркие подробности проводимых им на русском языке богослужений для верующих оккупированной Украины; удивительные и странные реалии его краткого служения настоятелем храма в освобожденной Одессе в 1944 году — все это дает правдивую и трагичную картину жизни верующих в те далекие годы.
«История эллинизма» Дройзена — первая и до сих пор единственная фундаментальная работа, открывшая для читателя тот сравнительно поздний период античной истории (от возвышения Македонии при царях Филиппе и Александре до вмешательства Рима в греческие дела), о котором до того практически мало что знали и в котором видели лишь хаотическое нагромождение войн, динамических распрей и политических переворотов. Дройзен сумел увидеть более общее, всемирно-историческое значение рассматриваемой им эпохи древней истории.
Книги завершает цикл исследований автора, опубликованных в Издательстве Казанского университета по македонской тематике. «История античной Македонии», часть 1, 1960; часть II. 1963; «Восточная политика Александра Македонского». 1976. На базе комплексного изучения источников и литературы вопроса рассматривается процесс распада конгломератных государств древности, анализируется развитие социальных, военно-политических и экономических противоречий переходной эпохи обновления эллинистических государств, на конкретном материале показывается бесперспективность осуществления идеи мирового господства. Книга написана в яркой образной форме, снабжена иллюстрациями.
Король-крестоносец Ричард I был истинным рыцарем, прирожденным полководцем и несравненным воином. С львиной храбростью он боролся за свои владения на континенте, сражался с неверными в бесплодных пустынях Святой земли. Ричард никогда не правил Англией так, как его отец, монарх-реформатор Генрих II, или так, как его брат, сумасбродный король Иоанн. На целое десятилетие Англия стала королевством без короля. Ричард провел в стране всего шесть месяцев, однако за годы его правления было сделано немало в совершенствовании законодательной, административной и финансовой системы.
Первая мировая война, «пракатастрофа» XX века, получила свое продолжение в чреде революций, гражданских войн и кровавых пограничных конфликтов, которые утихли лишь в 1920-х годах. Происходило это не только в России, в Восточной и Центральной Европе, но также в Ирландии, Малой Азии и на Ближнем Востоке. Эти практически забытые сражения стоили жизни миллионам. «Война во время мира» и является предметом сборника. Большое место в нем отводится Гражданской войне в России и ее воздействию на другие регионы. Эйфория революции или страх большевизма, борьба за территории и границы или обманутые ожидания от наступившего мира — все это подвигало массы недовольных к участию в военизированных формированиях, приводя к радикализации политической культуры и огрубению общественной жизни.
Владимир Александрович Костицын (1883–1963) — человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице.