Охота на сурков - [223]

Почему он меня умышленно не заметил? Так сказать, «отбрил»? Не потому ли, что был фельдфебелем в том горнострелковом полку, где служили братья Цбраджен? Не стоит лезть в чужие секреты, объяснять поведение незнакомых людей… Может быть, он просто самую малость обиделся из-за того, что я, постоянный клиент Пьяцагалли, расположился на веранде конкурирующего заведения.

Перед агентством путешествий Кука Фаустино встретил молодого паренька с лицом неестественно розовым и блестящим. Пареньку наверняка не исполнилось еще восемнадцати, и на нем был новый костюм, но уж никак не от миланского портного. Черный костюм. Крестьянский праздничный наряд, хотя сегодня не воскресенье. Может, он надел траур? Может, он сын Царли Цуана?

В свое время я видел достаточно парней, которые впадали в шоковое состояние из-за смертей вокруг, но этот паренек сохранял самообладание, вел себя подобающим образом. Несколько минут он внушал что-то Пьяцагалли, безразлично и в то же время убежденно. На секунду их головы сдвинулись. Фаустино не смотрел на меня, но паренек вдруг взглянул в мою сторону. На расстоянии тридцати шагов его лицо походило на сервилат.

Я взял у портье кафе «Штефания» расписание поездов. Если следующий поезд на Бернину отходит в этот час, я, возможно, еще успею перехватить Ксану до того, как ей попадут в руки швейцарские вечерние газеты. А если есть ночной поезд Понтрезина — Кур, то я мгновенно сложу все чемоданы, в том числе и Ксанины, и мы уедем отсюда, уедем-уедем-уедем.

С расписанием в руках я вернулся к своему круглому столику у балюстрады — соседний столик оказался уже занятым. За ним сидел знакомый Пьяцагалли-младшего.

— Знаете ли вы, что такое вендетта?

В ту секунду, когда парень неловко и как будто случайно заговорил со мной, я еще был твердо убежден, что он не стакнулся с Двумя Белобрысыми, хотя его обожженное лицо напомнило мне лицо Мостни. (Впрочем, в той ситуации, в какой я находился, принципиально неверно было бы иметь твердую убежденность в чем-то.) Рядом с пивной бутылкой «Альпетта» лежала мелочь — паренек приготовил ее, чтобы расплатиться. Лицо паренька было обезображено горным солнцем — сильнейший ожог. Вчера днем, буквально налетев на дрыхнувшего в лесу Менчаса Георга Мостни, я заметил, что его обожженная солнцем кожа светилась и была ярко-красная, ожог этого паренька, моего соседа, выглядел иначе, худое лицо даже с близкого расстояния походило на сервилат, с которого кое-где содрали кусочки кожи и который был густо намазан светло-желтой дижонской горчицей.

Особенно густой слой мази лежал на губах парня; разговаривая со мной, он, видимо, старался как можно меньше шевелить губами. Итак, странно шепелявя, но в то же время с подчеркнуто угрожающими нотками в голосе, он повторил: знаю ли я, что такое вендетта?

— Она ведь существует не только на Корсике.

Его зовут Андри Цбраджен. Он брат Ленца и Бальца, самый младший брат, единственный оставшийся в живых сын вдовы Цбраджен-Трачин из Целерины. Сегодня утром он спустился «с горы», где несколько дней назад получил этот потаскушечий ожог, и сразу узнал, что произошло в потаскушечьей «Мельнице на Инне и город Милан» (от слова «потаскуха» он образовал имя прилагательное). И что разыгралось через час в ванной его матери. Да, он слышал достаточно, в этом я могу не сомневаться. Правда, меня нельзя считать непосредственным виновником самоубийства Бальца. Но если бы Ленц не покончил с собой в праздничную ночь, тогда бы и Бальц не отстрелил себе «кумпол» (голову). Конечно, он слышал об этой грешнице, об этой потаскухе Верене Туммермут. Ленцу не надо было с ней хороводиться. Но что возьмешь с бабья (женского пола). Камнем преткновения, да, да, камнем преткновения оказался я, поэтому он меня застрелит.

Не иначе.

В ближайшую ночь.

Честное слово.

Избежать этого мне не удастся, нет, не удастся.

Он застрелит меня из того самого потаскушечьего карабина, из какого стреляли его братья, отправляясь на тот свет. А застрелив меня, прямым ходом помчится к священнику и исповедуется ему. Со стороны отца они — уроженцы Ури, католики, — вот почему он побежит к священнику, который отказывается проводить в последний путь самоубийц Ленца и Бальца Цбрадженов.

Гигантский пульмановский автобус какой-то бирмингамской фирмы остановился перед агентством путешествий Кука, из него с трудом вылезли десятка два с лишним пожилых англичанок; головы — и не только головы — большинства дам были покрыты газовыми шарфами с непомерно длинной бахромой — шарфами а ля знаменитый шарф Айседоры Дункан. Андри исчез, смешавшись с толпой дам в газовых шарфах.

Я отказался от мысли проконсультироваться с полицейским комиссаром Мавенем, с которым договорился недавно о modus vivendi. Если я сообщу кантональной полиции, какой modus moriendi[373] мне угрожает, они допросят Андри Цбраджена и тот от всего отречется.

Тут вдруг показалась машина тен Бройки. Он был в единственном числе.

Машина — «крейслер» с открытым верхом — поднималась по шоссе от водолечебницы; спереди, рядом с водителем, красовались три клюшки для гольфа в чехлах.

(Ну и хвастун!)