Охота на слово - [5]

Поручик вздрогнул и огляделся:

— Вы что, совсем сдурели? Какой вражина?

— Чудно, как это вы, батюшка, такой удалой, а не знаете. — Женщина в платке покачала головой. — Истинно так. Враг иноземный в городе, с целым воинством.

Поручик переглянулся с рабочим и деловито поинтересовался:

— Много врага?

— Несметные тыщи!

— Не врёте? Что ещё известно?

Люди стали наперебой отвечать, шумя, как стая птиц по весне. Савелий Игнатьевич разобрал только слова «безбожники» и «грабят».

Мякишев, наклонившись к рабочему, озабоченно сказал:

— Плохо дело. Грабят уже по всему городу.

— Невозможно, — растерялся тот.

— Не знаю, — хмуро ответил поручик. — Похоже, анархисты, или кто-то ещё, взял верх над вашими. Здешние люди странно себя ведут, но другого объяснения я не вижу.

Взгляд Савелия Игнатьевича упал на охапки дров.

— Скажите, Мякишев… А что они говорили насчёт «огненного крещения»?

Поручик уставился на него.

— А вы не поняли, да?.. Да о самосожжении речь! Как у раскольников. О церкви ведь не говорят в народе — сгорела. Говорят: «вознеслась». А раз так, то и те, кто в ней, по идее, тоже…

— Жуть какая. Это надо остановить, — сказал Савелий Игнатьевич, решительно делая шаг.

Мякишев удержал его за локоть и покачал головой.

— Эй, Савелий Игнатьевич… Вы хотите осчастливить этих людей, а совсем их не знаете и не понимаете… Вот о чём, по-вашему, разговаривают те двое?

Он указал на бородатых мужиков в кафтанах, судя по лицам — отца и сына, тихо шептавшихся в углу.

— Не знаю. — Рабочий пожал плечами. — Наверное, о том, как лучше дать отпор врагу.

— Ага, как же! О свинце они говорят, поняли вы?

— О каком свинце?

Мякишев, пригладив усы, усмехнулся.

— О государственном. Который, по их словам, власти затопили в Красном пруду. И вот они думают, как бы под шумок этот свинец поднять и к рукам прибрать.

— Зачем? — не понял рабочий.

Поручик поморщился.

— Кто его знает, зачем. Может быть, крышу крыть. А может быть, продать тому, кто дороже даст. Они, между прочим, всерьёз обсуждали, сколько за пуд даст этот самый страшный «враг». А вы — общество взаимопомощи и братства… Либэртэ, эгалитэ, фратэрнитэ[3]. Мечтатели и утописты, леший вас дери. Как вы думаете изменить человека, исправить его шкурную природу?! Это никому не под силу.

— Ну нет уж, — решительно возразил Савелий Игнатьевич. — Это всё от тьмы и несознательности. Надо будет — и куркулей перевоспитаем. Откроем школы, библиотеки. Кино правильное снимем. Человек должен тянуться выше.

Савелий Игнатьевич, помедлив, пытливо оглядел Мякишева:

— Вот вы, скажите, когда-нибудь слышали про калужца Циолковского? Он вообще считает, что человек может взлететь на небо… Представляете? Где уж тут место богу?

— Это не нам решать, — перебил его Мякишев. — Я тоже читал. С ракетами — это когда ещё будет… А нам сейчас надо выяснить, что происходит в городе.

Перехватив брошенный в глубь церкви взгляд рабочего, Мякишев тронул его за локоть. И, наклонившись, тихо сказал:

— Я убедил их старшего пока не самосжигаться. И дал ещё один совет. Давайте пойдём и узнаем, что там за антихрист. А заодно причину этих странностей со временем. Здесь нам больше делать нечего.

К этому времени люди закончили совещаться, и вперёд, откашлявшись, выступил мужчина в армяке. Он протянул поручику свёрнутую грубую ткань и поклонился.

— Вот… всем миром решили. Тут офицер один оставил, сказал беречь. Но вы ведь нас защищать пришли, верно? Возьмите; вам она больше пригодится.

Поручик развернул ткань, и в неровном свете свечей блеснула сабля с богато украшенной рукоятью. Рядом лежали тёмные ножны.

— Спасибо. — Мякишев взял оружие за рукоять и пристально оглядел лезвие. — Добрая вещь.

Потом он отошёл в сторону и опустился на колено перед потемневшим ликом на стене. В наступившей тишине отчётливо прозвучал его голос:

— Возложенный на меня долг клянусь выполнять с полным напряжением сил, не щадя жизни ради блага Отечества.

Поднявшись, Мякишев завернул шашку в ткань, кивнул рабочему, и они вышли.

Ветер на улице стал сильнее. Его холодные порывы били в лицо, и жёлтые листья, кружась, падали под ноги.

Остановившись у изгороди, поручик посмотрел на уходящую вдаль улицу и задумчиво произнёс:

— Хорошее место для апфилирования[4]. Здесь бы пулемёт поставить. А ещё лучше — парочку «Гочкисов». Тогда никакой враг точно не пройдёт.

— Враг?.. — Савелий Игнатьевич вздрогнул. — Мякишев!..

Поручик выпрямился и замолчал. Савелий Игнатьевич пристально на него смотрел.

— Мякишев, вы мне опять что-то недоговариваете.

— О чём вы? — Мякишев невозмутимо встретил его взгляд.

Рабочий расстегнул кобуру и достал маузер.

— Говорите. Ну же.

Мякишев тяжело вздохнул.

— Ладно… От вас ничего не утаишь. Вот что: эти люди в церкви почему-то твёрдо уверены, что в городе — вооружённые чужаки. А некоторые утверждают, что это французы.

— Французы? Которые в Париже? Да вы шутите? — Савелий Игнатьевич едва не рассмеялся.

— Вот-вот. Я то же самое подумал. Но все говорят одно и то же. А некоторые даже изображают французскую речь. — Мякишев раздражённо дёрнул плечами. — Я не могу понять, где правда, а где — нет. Может быть, это выдумки. Или маскарад. Может быть, хитрюга Жозеф Нуланс