Охота на самцов - [33]

— А где же староста?

— С утра позвонила и сказала, что заболела. — Снова почти честно.

— А кто заместитель старосты?

— Вы знаете, он работает, поэтому иногда не приходит. В деканате об этом знают.

— Ах, вот оно как. Ну тогда вы, девушка, составите мне список присутствующих.

Цыганка указала большим и толстым, как сарделька, пальцем на Карину, которая сидела вроде и на первом ряду, но всегда как-то сбоку. Видимо, она еще не определилась с принадлежностью к ботанам или к симулирующим учебную деятельность, то есть обитателям со второго ряда.

— Хорошо, — со вздохом ответила она, расстроившись, что придется взять на себя тяжкую карательную миссию.

— И не мухлевать! Я вас в конце пересчитаю! — Натянутая и далеко не приятная улыбка исказила рот преподавателя.

Кажется, после этой фразы она разозлилась, поскольку последовал выброс из ее потовых желез, и в воздухе повисла тяжелая аура грязной, немытой кожи, потных носков и какой-то кислоты. Лица студентов исказились.

Ей, наверное, полегчало и она подобрела:

— Ребятки, а что же вы так далеко отсели? Вам же ничего не будет видно! И, пожалуйста, закройте окно.

Стало страшно. Аромат, о котором нас предупреждали, уже успел прочно засесть в носу. Еще большая газовая атака стала бы нестерпимой для тех, кто сидел ближе всех, и для особенно чувствительных девушек. Настал момент скрытой паники. В каждом боролись равноценные рефлексы: врожденный — убежать отсюда на фиг! — и приобретенный — по этикету не положено обращать внимания на физические отклонения собеседника. Какие же мы все воспитанные, аж тошно.

— Нам душно! — раздался крик чьей-то задыхающейся души.

— Ой, ну что же вы, давайте тогда откроем дверь.

Карина встала, чтобы открыть дверь, а заодно прогуляться и позавтракать, поэтому спросила:

— А можно выйти?

Преподаватель демонстративно посмотрела на затертые часы и кивнула.

— И принеси мне булочку с изюмом! — шепнул кто-то с задней парты.

Преподаватель поняла, что расслабленное состояние публики не слишком располагает к ознакомлению с таким жизненно важным предметом, как теория экономических учений.

— Начнем. Кто хочет пойти к доске?

Тишина.

— Ну хорошо, кому надо исправить оценку?

Снова тишина и опущенные головы.

— Ну, тогда пойдем по списку.

Нездоровое движение на задних рядах.

— Иванцова! Пожалуйста, берите маркер и выходите.

Маша Иванцова, охарактеризуем ее как модницу, но при этом с предпоследней парты, поняла, что надо срочно что-то делать. Наилучший способ избежать расправы, по особому студенческому пониманию, это прикинуться больной, морально или физически.

— Я не могу. У меня ноги болят. Можно я с места? — И шепотом обратилась к соседу по парте, а также к сидящему перед ней Косте: — Открывай учебник, Макс! Костя, расправь плечи!

— Ну странно, конечно, — протянула преподаватель, — отвечайте сидя, раз так. Только я вас что-то плохо вижу...

Иванцова отвечала до конца пары. Она заикалась, кряхтела и несла всякий бред, получала наводящие вопросы, вплоть до «И все же, экономическая теория развивалась не очень равномерно, да?», и не могла на них ответить. Как ни странно, это не помешало ей на перемене стоять в кругу самых умных и продвинутых студентов. Правда, со второго и третьего курсов.

Мы с Людкой пошли в кафешку. Не хотелось ни этого поганого чая, ни сдобных булок, ни даже отложенных специально для нас фруктов. Просто обычно именно около кафетерия собирается народ. Все стоят, забивают проход и создают очередь, но при этом просто чешут языками или здороваются, дотягиваясь друг до друга через несколько голов. А если не поцеловать кого-то или хотя бы не объяснить причину, почему ты не можешь поцеловать (простуда, нехватка времени и т.д.), то это вызовет обиду. Вот такая странная традиция известного института международных отношений, да и наверняка не только его.

Я с большим трудом привыкаю к своеобразным правилам этого заведения. За перемену надо успеть перездороваться как можно с большим количеством людей, подойти к тем группам, где стоит хотя бы один знакомый человек, который должен представить тебе своих собеседников. Чем больше знакомых, тем лучше. Это считается крутостью (не путайте с общительностью). А еще по заведенному странному этикету не положено подходить и самостоятельно знакомиться с интересующим тебя человеком. Считается дурным тоном. Нужно, чтобы вас представили друг другу, хотя почти никогда не помнишь, через кого ты познакомился с ним. Да и к чему хранить в голове всякую ненужную информацию? Зато всегда шокирует, когда в городе или в клубешнике на тебя набрасывается какая-нибудь пьяная морда, называет по имени и расспрашивает про твоих друзей, а тебе это лицо ровным счетом ни о чем не говорит.

Началась новая пара. Мы намеренно опаздывали, уж очень не хотелось идти на английский. Нам выдали старинный учебник с глубокими советскими корнями, а руководила сим предметом странноватая женщина, явно мечтавшая когда-то поступать в Гнесинку. Сначала нас занимало то, как проходила эта пара. Преподаватель открывала рот со звонком и закрывала его где-то посередине перемены. Она рассказывала про то, как накануне долго и при помощи всего персонала магазина выбирала помаду под цвет... лица (интересно, как в тот момент на нее смотрели окружающие) и в итоге огорченно доставала две помады, купленные вчера. Дальше следовало голосование, кто какую помаду считает более подходящей. Все начинали детально рассматривать ее уже не молодое лицо с первыми признаками дряблости. Такое внимание, разумеется, льстило прекрасной женщине возраста, лет десять назад называвшегося бальзаковским. Вылупленные на нее пять пар глаз (мы по очереди ходили в этот цирк, чтобы не тратить попусту свое время, и, по-моему, она так никогда об этом и не догадалась) приводили ее в такой экстаз, что она начинала петь. Что-то про алые губки, если не ошибаюсь. По ней плакало музыкальное училище. Образ менялся на каждой паре. Песни были то пронзительными и грустными, то веселыми. Народ забавлялся, а она думала, что является самым заботливым преподавателем из всех. Она жалела, что мы, такие молодые, должны забивать головушку всякой белибердой (английский язык в ее понимании был белибердой).