Охота на Роммеля - [22]

Он прикурил две сигареты, передал одну водителю через амбразуру башни и прокричал мне в ответ:

— Там половина всей немецкой армии.

Сержант рассказал, что им пришлось спасаться бегством от пехоты, которую подвезли на грузовиках и больших восьмиколесных бронетранспортерах. Он насчитал не меньше пятидесяти танков Т-III и T-IV.

— При виде этой армады я обмочил свои кружевные панталоны, — добавил в шутку сержант.

Вражеская пехота, размещенная перед танковой колонной, означала для нас большие проблемы — она защищала противотанковые орудия.

— Все станции Джама, вызывает Джама. Приказ! Колеса на юг, идти в одной линии. Нашей целью является вражеская транспортная колонна с припасами. До связи.

Мы так и сделали. Тем временем притормозившие немецкие танки снова начали движение вперед. Они промчались через нашу оставленную позицию на такой скорости, что машины эшелона «Б» едва успели убраться с их пути. Немецкая колонна с припасами на южной части равнины оторвалась далеко вперед. Нам пришлось догонять ее. К сожалению, нас выдавали поднятая пыль и радиоперехваты поступавших команд. Наша атака захлебнулась под свирепым шквалом противотанкового огня. Когда пришел приказ отступать, колонна немецких танков вернулась с западного направления и попыталась отсечь нас от главных сил. Мы потеряли танк Пиза — при резком повороте его правый трак и подвеска превратились в кучу отдельных частей. При близком разрыве снаряда мой водитель ударился о крепление орудия и свалился под рычаги с раздробленной челюстью. Наступали сумерки. Моим третьим танком командовал капрал Ледгард. Мы с ним подобрали экипаж сломавшейся машины и помчались назад к условленному месту, где располагался ночной лагерь эскадрона. Едва мы отъехали, к брошенному А-13 направились два T-III. Гансы тоже любили трофеи. Около полуночи немецкая эвакуационная бригада оттащила танк Пиза в мобильную ремонтную часть. Через пять дней мы увидели его снова — с черным крестом на боку и с экипажем, состоящим из солдат Оси.

День закончился. Мы остались живы. Нас не засунули в брезентовые мешки, и мы не покрыли себя позором. Но нам не удалось сделать и ничего полезного. Фактически мы просто отступили на двадцать миль к востоку от тех позиций, которые занимали утром. Ночью, когда наши добравшиеся до лагеря отряды группировались в поредевшие колонны, враги тоже не отдыхали, стремление к победе ни на миг не ослабевало. Они ожидали рассвета, чтобы снова бросить на нас свои силы, а нам предстояло отбиваться от них, используя ту же никчемную тактику, бронетехнику и вооружение.

Каждый имел тошнотворное чувство, что враг превосходил нас числом и умением. Мы буквально ощущали силу гения немецкого фельдмаршала. Он заказывал музыку, мы танцевали под нее и всегда оказывались на шаг позади. Роммель концентрировал свои силы; мы расходовали свои ресурсы по мелочам. Если немцы атаковали, то делали это массированным штурмом. Когда вы видели их танки — колонны и фланговые прикрытия — казалось, что весь мир несется на вас. Стиль немцев был великолепным и смелым; они мчались вперед! Каждый из них был маленьким Роммелем. Обнаружив малейшую брешь, они использовали ее безжалостно и без колебаний. Немцы превращали малые победы в один большой триумф. Мы же отличались храбростью, но не имели их тактических навыков. Наши наскоки походили на детские драки — порыв души и никакого смысла.

Там, в ночном лагере — в круге грузовиков, танков, броневиков и тыловых машин, как будто среди каравана повозок в каком-то американском вестерне, — командиры отрядов и эскадронов собрались у грузовика полковника Л. Люди сидели под маскировочной сеткой в плотном дыму сигарет и трубок. Мы чувствовали, что контроль над ситуацией выскальзывает из наших рук. Территория была слишком обширной, а враг оказался быстрым и мобильным. Командиры эскадронов спрашивали у Л. о расположении врага. Он не знал. Бригада не знала. Дивизия тоже не знала.

Последовали дни хаоса и беспорядка. Тактика Роммеля заключалась в том, что он одновременно бросал в атаку и танки, и противотанковые орудия. Немцы захватывали стратегические позиции, угрожая нашим флангам или отрезая пути отступления. Когда они наступали, нам приходилось контратаковать, чтобы не превращаться в неподвижные мишени. Ранг наших орудий не позволял нам вести заградительный огонь на дальней дистанции, поэтому единственным выбором было сближение с врагом. А он того и хотел. Мы бросали наши «Хони» и «Крусейдеры», со слабыми пушками и броней, на роммелевские T-III и IV, а те тут же выходили из зоны огня, оставляя нас перед хорошо укрытыми и дьявольски мощными «Восемь-восемь» и Рak-38. Противотанковые орудия разрывали нас на части. Когда немцы видели, что на поле боя уже достаточно дымящихся и подбитых союзнических танков, их «панцеры» появлялись снова, идя в лобовую атаку или окружая нас с флангов. Наши парни сдавались в плен целыми отрядами. С каждым новым сражением мы теряли все больше и больше людей и танков.

Армия союзников продолжала отступать. В суматохе терялась и расшатывалась целостность подразделений. Полки рассыпались по частям. Бригады разрывались на части. Целые эскадроны пропадали бесследно. Возможно, это описание вызовет скепсис у гражданских лиц. Неужели такие огромные машины, как танки, могли теряться в пустыне? Но бригада на марше растягивалась на десятки миль. Когда начинались песчаные и пылевые бури, когда полуденное марево затмевало обзор, или танки двигались в кромешной темноте, когда колонны шли под огнем, и некоторым машинам приходилось перемещаться быстрее при атаке или отступлении, то отбиться от своих отрядов не только было очень просто, но и требовалась огромная концентрация внимания и ума, чтобы не отстать от главных сил. Фактически такое разъединение считалось нормой. В точку сбора возвращались только те солдаты, которые знали, как в ночном небе изгибаются линии трассеров, помогавшие нашим потерянным товарищам понять без телефонии и радиосвязи, где они находились относительно своих частей.