Охота на Пушкина - [9]

— Ладно, садись, — в последний момент согласился Платов.

И Пистон опустился на сиденье рядом с ним.

* * *

В машине Пистон принялся сразу звонить по мобильному телефону. Сначала какой-то Маринке. А потом неизвестному Боре, которому строго-настрого запрещал сегодня вечером пить. Боря с этим, похоже, не соглашался, говорил, что если пить в меру, то дело от этого не пострадает, и они с Пистоном по этому поводу препирались.

Платов краем уха слушал болтовню Пистона, лихорадочно прикидывая, что же делать.

До Аптекарского было и в самом деле было недалеко — на набережную, потом через мост и прямо, вдоль Ботанического сада. «Если поехать прямо, — прикидывал Платов, — сразу попадешь в людные места, в которых Пистон, наверняка, хорошо ориентируется. Туда ехать нельзя…»

Миновав мост, Платов круто свернул вправо и начал стремительно набирать скорость.

— Э, эй! Мужик! — прикрикнул Пистон, прикрывая ладонью трубку телефона. — Ты куда? Мне на Аптекарский. Прямо.

— Там ремонт, — коротко ответил Платов.

— Какой ремонт! С чего ты взял? Я утром ехал, все было в порядке.

— Утром было в порядке, а сейчас ремонт!

— Ты что, рехнулся! Куда ты меня везешь?!

Но Платов уже успел промчаться вдоль чугунной решетки, ограждающей сад, круто свернуть налево в переулок и сразу же опять налево — в открытые ворота вспомогательного проезда, ведущего к гаражам и ремонтной мастерской.

Платов остановил машину и выключил двигатель. Воцарилась тишина.

На них с удивлением обернулась какая-то женщина, которая не спеша шла по дорожке в сторону запотевших стекол оранжереи, с ведром земли в одной руке и лопатой в другой.

Пистон, кажется, начал понимать, в чем дело. Он спрятал телефон в карман, губы его плотно сжались, а глаза стали наливаться яростью.

— Ты чего, мужик?! Тебе жить надоело?

Платов всем корпусом повернулся к своему пассажиру.

— Ну что, сволочь? — спросил он страшным голосом, чувствуя, что гневный спазм перехватывает горло. — Не узнаешь меня?

«Руки, руки его контролировать! — пронеслось в голове у Платова. — Чтобы не вытащил что-нибудь из-под пальто!»

— Я тот, кто на следующей неделе будет с Тайсоном боксировать. Узнал?

Пистон хотел было пошевелиться, но Платов предупредил его движение и Пистон остался сидеть как сидел.

— Сейчас я тебя закопаю, сволочь! На компост! Но прежде скажу все, что о тебе думаю!

Платов почувствовал, как в висках гулко застучала кровь. И увидел совсем рядом тревожно метнувшиеся глаза Пистона.

— Ты маленький вонючий козел, — сказал Платов. — Ты из тех, кто приносит на день рождения коробку из-под торта, а в коробке — какашка! Или привязывает кошелек на веревочку и дразнит прохожих. Или ребенку протягивает конфетку, а там не конфетка, а пустой фантик! Такие козлы, когда вырастают, любят подловить на улице пьяного, который лыка не вяжет, повалить на землю и забить ногами! Чтобы таким образом вырасти в собственных глазах. Ты мелкий гнусный подонок! Понял!? Ты нападаешь из-за угла, и только на тех, кто не ждет ничего плохого и поэтому не может ответить. Ты — полное говно!

Пистон сделался белым, как мел. Его руки начали шарить вокруг в поисках чего-то тяжелого, но Платов навис над ним, и Пистон опять замер, буравя Платова расширившимися от ненависти глазами.

— И ладно бы ты один, но таких подонков повылезало из всех щелей немерено! И свои подлые замашки они возвели в норму жизни. Вывели из них философию. Мол, в наше время кто успел, тот и съел. И нечего щелкать клювом. Наглость — вторая натура, и если не напаришь, то и не проживешь. И так далее и тому подобное.

Пистон стал понемногу приходить в себя от первой неожиданности, и до него начал доходить смысл слов Платова.

— И теперь все мы живем по волчьим законам! Водитель стоит на обочине лесного шоссе, просит помощи — а никто не остановится. Потому что люди боятся. А вдруг это шутник вроде тебя, а в кустах прячется парочка его приятелей с монтировками? Или девчушка на костылях просит милостыню в переходе метро — а все отворачиваются. Потому что каждому ясно: ногу ей козлы вроде тебя бинтом скрутили, чтобы выглядела как культя, а вечером она отдаст в их общак все собранные за день деньги.

Пистон пошевелился на своем месте, как-то странно посмотрел на Платова и отвел глаза.

— Ты чего, рехнулся? — хмуро вставил он. — А здесь-то я при чем?

— А при том! Из-за таких, как ты, это стало предметом гордости. Продать приятелю какое-нибудь дерьмо. Или оттяпать у соседа что-нибудь под шумок. Или просто над ним посмеяться. Да из-за вас мы живем как на зоне: никто руки в беде не подаст, позовешь на помощь — все разбегутся. Тебя на улице среди бела дня раздевать будут, а прохожие мимо пойдут и будут отворачиваться. Каждый опасается: вот поверишь человеку, душу перед ним раскроешь, а он тебя скрытой камерой заснимет и опозорит перед всем городом.

Пистон опять посмотрел на Платова и вдруг едва заметно улыбнулся. Эта спрятанная улыбка и вообще вывела Платова из себя.

— Что лыбишься, сволочь! Не сметь лыбиться! — заорал он. — Свои гнусные делишки вы умеете делать только из-за угла. А ты попробуй по-честному! Глаза в глаза, один на один. Ну, давай! Что? Кишка тонка? Давай, к примеру, выйдем на ринг, наденем перчатки и поговорим по-мужски. Чтобы все по-честному. Три раунда. Ниже пояса не бить. Лежачего не трогать. Ну? Что молчишь? Не можем мы по-мужски? По-мужски мы боимся? Козел ты! Понял? Козел и все!