Охота на последнего дикого мужчину - [55]

– Удачи, Бренди, – говорит тетя Мари.

– Спасибо, – отвечает та.

Из кухни раздаются звуки радио, которое слушает бабушка. «А те-е-еперь… девяносто пять и три».

– Паула уже спит, Кармина? – спрашивает моя мать. Она уже немного утешилась, услышав о будущем браке одной из дочерей. Если он не удастся – это уже другой вопрос. Мама сосредоточила свое внимание на нынешнем моменте, и, возможно, если учитывать ее опыт, правильно делает.

– Спит как убитая.

Днем мы объяснили Пауле, что ее матери пришлось отправиться в путешествие, потому что она получила очень хорошую и прекрасно оплачиваемую работу (да уж!), и мы точно не знаем, когда они снова увидятся, но наверняка это произойдет довольно скоро (моя мать и все остальные считают, что Гадор вернется, но как бы не так!), а пока она останется с нами, и мы по-прежнему будем заботиться о ней и ее братике и будем любить их.

В нашем доме девочка чувствует себя уверенно, гораздо лучше, чем в родных стенах, и, хотя сначала она, похоже, что-то подозревает, очень скоро, удовлетворенная нашими объяснениями, начинает играть со своими куклами, как будто ее уже не слишком интересует, как скоро вернется Гадор.

Дети привыкают ко всему, даже к тому, к чему нельзя привыкнуть, и это мне кажется ужасным свойством человеческой природы. Я считаю это просто диким.

Я встаю и собираюсь уходить.

– Куда ты, Кандела?

– В свою комнату. – Это мои первые слова после многих часов сосредоточенного молчания.

Я ложусь на все еще разобранную постель. Темную комнату освещает лишь приглушенный свет с улицы, я закрываю глаза, и передо мной мелькают только световые точки, дрожащие, экзотические, нереальные. Если надавить на глазные яблоки, этот свет разрастается и исчезает, кружится и проваливается в бездну, теряясь из вида и ища чего-то нового, устремляется глубже, к самому сокровенному, вызывая боль и пагубные мысли. Он не существует, но в следующее мгновение я его снова вижу: волшебный, летучий, недолговечный, едва уловимый… Эти лучи света пронизывают покров тьмы, которая окутала мою душу.

Вдруг я слышу звук, который мне кажется похожим на удары железного предмета о каменный утес во время прибоя. Я слушаю с большим вниманием, открываю глаза, на мгновение слепну и напрягаю все органы чувств, чтобы определить источник шума: он точно находится между моим пупком и гортанью – оказывается, я смеюсь.

Более того: я хохочу, хотя, безусловно, располагаю достаточными ресурсами, чтобы достичь максимальных результатов. Да, я не могу сдержать хохот. Я смеюсь, как гиена, собака, пьяный солдат, счастливый идиот. Я смеюсь над моей сестрой, над богатством и бедностью, над хаосом, над подарками судьбы, которые сваливаются без предупреждения, над муниципальными налогами, над колитом, который уже несколько дней меня мучает. Я смеюсь искренне и с энтузиазмом и достигаю вершин исполнительской техники. Не думаю, что кто-нибудь еще умеет так же смеяться, по крайней мере на нашем континенте. Я смеюсь сосредоточенно и целеустремленно; я, потерпевшая кораблекрушение, с восторгом плаваю в море смеха. У меня обострение смеха. Я смеюсь лежа и сидя, в анфас и в профиль. Меня начинает пучить от такого хохота. Этот смех сводит меня с ума. Этот хохот массирует мои мозги и очищает зубы. Мой смех относится к прошлому, хотя нацелен и на будущее. Он желает повлиять на мою жизнь и останется со мной до завтра, до послезавтра, очень надолго. Мой смех мчится на всех парусах и не остановится, даже если в моих легких закончится воздух. Даже когда сотрутся черты моего лица и я не смогу хохотать, потому что мой пепел развеют по ветру, мой смех все равно не прекратится. Вот такой у меня смех.

Согласно Эпикуру, мудрец больше дает, чем получает. Мудрец обладает широтой мысли, и в этом его преимущество. Побежденный выигрывает, если умеет учиться на своих ошибках и делать правильные выводы из поражения. Нельзя сказать, что богатство, удобства или успех избавляют личность от душевных переживаний. Никто не может облегчить страдания, которые испытывает наша душа. Никогда. Никто. Ничто.

Хотя смех обычно помогает – я это проверила и поняла, что он позволяет перенести боль.

– Кандела, Кандела, что с тобой? – В комнату входит бабушка, держа в руке клочок бумаги. – Ты плачешь?

– Нет, бабушка. Я смеюсь.

– А, тем лучше, значит, у тебя подходящее настроение, чтобы услышать мою новость.

– Какую новость?

– Только что сообщили по радио, Кандела.

– Что?

– Мы выиграли в лотерею пятнадцать миллионов! Смотри, я записала номера. – Она показывает мне лотерейный билет и обрывок газеты, на котором дрожащей рукой нацарапаны номера с забавными завитушками. – Они все совпадают. Объявили, что есть один выигрышный билет. Конечно, наш. Сегодня был розыгрыш. Ты мне дала десять тысяч песет на лотерею, и нам повезло. Ты рада, детка?

Я зажигаю ночную лампу и молча смотрю на нее с большой нежностью. Наши губы растягиваются в улыбки.

– Я не сказала остальным, а то вдруг тетя Мари заберет у меня билет и убежит, как Гадор.

– Ты правильно сделала, бабушка. Но нам придется все же сказать им, когда мы получим деньги.

– Да, когда деньги будут у нас, и их нельзя будет отобрать. Возьми, спрячь билет.