— Да вот чертов глухарь! Сейчас свалю, и пойдем.
Охотник опустил ношу и ружье поодаль и осмотрел поле битвы.
— Ничего не понимаю! — сказал он. — Третью сосну подрубаешь?
— Третью.
— А для чего?
— Просчет получился, первая упала не туда, а вторая оказалась коротковатой. Помоги-ка, чтобы сейчас не ошибиться.
— Указания требуются?
— Давай, давай, не до шуток.
— Ценных указаний ждешь?
— Руководящих.
Охотник ходил по полянке, перелезал через поваленные стволы, как через противотанковые заграждения, соображал и с удивлением и какой-то тоской поглядывал на Бориса Зиновьевича.
— Борис! — наконец сказал он. — Посмотри сюда.
— Что «ну»? Одинаковые?
— Почти одинаковые… По высоте, что ли?
— И по толщине.
— Почти одинаковые. Ну и что?
Охотник помолчал.
— Борис! — тихо заговорил он снова. — Для чего ты рубил три сосны? Давай подрубим эту одну.
Борис Зиновьевич воткнул топор в живое еще тело сосны и сел рядом. Он молчал спокойно и долго.
— Ну и что? — спросил наконец он.
— Теперь понимаешь?
— Давно понимаю.
— Так что же ты?! Ах да, не хочешь признаться?
Борис Зиновьевич сказал:
— Нет, почему же… признаюсь…
Потом он встал и снова взялся за топор и начал рубить, как рубил. Сосна задрожала.
— Отойди! — крикнул Борис Зиновьевич. — Не стой под сосной! Задавит.
— Ты не в себе, что ли?
Охотник торопливо схватил свое ружье, подобрал на земле какую-то палочку вроде стрелки, вставил ее в ствол ружья, прицелился в — глухаря и выстрелил. Глухарь медленно сдвинулся с места и тяжело упал к его ногам.
Борис Зиновьевич перестал рубить. Надел тужурку. Взял свое ружье. Взял своего глухаря.
И они пошли.
— А все-таки я хорошо поработал! — сказал Борис Зиновьевич. — Что за охота, если не чувствуешь усталости. Это была настоящая охота.
1960
