Охота на кентавра - [2]

Смотровые линзы его тускло блеснули, когда он повернул к Юлиусу голову. Он молчал.

— Здравствуй, Флинт, я приехал.

— Я вижу, хозяин, — в голосе робота Юлиусу послышалась неуверенность.

— Ты не узнал меня? Я очень изменился?

— Я узнал тебя, ты Юлиус. Ты совсем не изменился с тех пор, как ушел.

— Ну и прекрасно! Так приглашай меня в дом, старина.

— Я приглашаю тебя, хозяин Юлиус, в дом.

— Да, с юмором у тебя по-прежнему… не густо. Я рад, что ты еще скрипишь, старина.

— А дом ты хорошо содержишь, молодец, — говорил Юлиус, переходя из комнаты в комнату, осматриваясь. — А вот здесь песок просочился, убрать надо. Ванну приготовь, я хочу душ принять.

Юлиус сел на кровать, над которой висели портреты отца и матери, и стал раздеваться.

— Ну, что встал? Иди выполняй!

— Я жду приказа.

— Я тебе приказал.

— Вы обычно не так говорили.

— А как я говорил?

— Вы говорили, когда возвращались: «Что-то я устал, лупоглазый скрипун. Набери полную ванну воды».

— Но так тебе отец приказывал!

— Так приказывал мне ты, хозяин Юлиус.

— Не будем спорить, — Юлиус повторил заклинание. — А сейчас что стоишь?

— А ужин?

— Да, и ужин приготовь, лупоглазый скрипун!

— Слушаюсь, — Флинт ушел, а Юлиус стал медленно понимать, что робот принимает его за умершего отца, ведь того тоже звали Юлиусом. «Совсем свихнулся, скрипун. Неужели я так похож на отца?» — Юлиус всмотрелся в фотографию. — «Нет, здесь дело в чем-то другом».

Собственно, отец не умер, а пропал. Если мать покоилась в метрополии на католическом кладбище, то могилы отца никто не видел, а значит, он до сих пор находится в розыске.

Ему сообщили о смерти отца… нет, просто сказали, или слух пошел? Документа о смерти нет. «Нужно обо всем Флинта расспросить. Уж он-то был при этом».

После душа, чувствуя себя отдохнувшим, юноша вышел на затененную прохладную веранду, где Флинт уже накрыл на стол.

На столе красовалась початая бутылка кальвадоса, любимого напитка отца, зелень, вареное мясо — все по вкусу отца. И трубка. «Он меня и курить заставит?» — подумал с раздражением Юлиус, но с жадностью набросился на еду.

Вечерние тени легли на веранду, лиловые сумерки клубились между холмами, одиноко кричала какая-то птица. Юлиус сидел в кресле отца и наблюдал, как степь погружается в ночь.

Флинт убрал со стола и безучастно торчал за спиной. Юноша попробовал было курить, но закашлялся и отдал трубку:

— Мне что-то сегодня нездоровится. Кхе-кхе. Унеси-ка, лупоглазик! Флинт, у тебя хорошая память?

— Обычная для моей серии А, хозяин.

— Что значит обычная, поясни, — Юлиус почувствовал какой-то подвох.

— Наша серия была первой, тогда еще не догадались вносить в нашу память элементы произвольного самогашения. Считалось, что абсолютная память — наше главное достоинство.

— А потом как считалось?

— А потом стали считать, что бытовому роботу исключительная память не нужна, и научили забывать.

— Каким образом?

— Периодически и случайно стирая из памяти события.

— А ты?

— А я умею забывать только по приказу, хозяин.

— И что же ты помнишь?

— У меня никогда не было приказа забыть, поэтому я помню каждую минуту, каждое слово, каждое движение с момента сборки.

— Да, ты сущий клад! А отец знал, что ты смотришь и запоминаешь?

— Не знаю, я никогда не получал приказа забывать, но и никто не давал мне приказа вспоминать.

— А что было, например, на этом мосте ровно двадцать лет назад?

— Был вечер.

— Дальше.

— Я только что убрал со стола…

— Дальше, подробнее!

— Вдруг раздался скрип двери и детский голос: «Мама, можно я пойду гулять?».

Юлиус подскочил на месте и уставился на дверь, но потом понял, что все эти разнообразные звуки издает робот.

— Ночные духи уже вышли на охоту, как говорит твоя няня, — сказал женский голос.

— Я немного посижу на крыльце с Давидом, — дверь снова хлопнула. Молчание.

— Мальчишка становится настоящим разбойником, а ты молчишь, словно не отец.

— Дэви! — приглушенный детский крик и далекий лай собаки.

— Мальчишка похож на всех местных разбойников вместе взятых, послышался глухой мужской голос.

— Юлиус! Как ты можешь?

— Мне стыдно соседей, — сказал муж.

— Но я же объясняла, что кто-то из моих предков был из дионян…

— Кто именно — позабыла?

— Гены их сильнее, поэтому признаки могут проявляться внезапно, через несколько поколений.

— Но я же не могу объяснять каждому прохожему про особые гены моей жены! — Стук двери. Женский плач.

— Заткнись, заткнись, — закричал юноша, лицо его горело. — Ты все это носишь в себе? Ну, ладно, допустим. Сейчас скажи мне, вернее — вспомни обстоятельства, при которых я покинул дом семь лет назад.

— Вы же сами знаете, Юлиус!

— Знаю, но… забыл. Я ведь не робот серии А, чтобы помнить!

— Вы запретили мне говорить.

— Когда запретил? Кому?

— Когда уходили. Запретили говорить вашему сыну.

— Но я же не сын. Я Юлиус, твой хозяин! Ха-ха!

— Я знаю, и все-таки я сомневаюсь.

— Да, скрипун, ты сомневаешься, значит, ты становишься человеком! Сам не уверен, а обращаешься ко мне как к Юлиусу-отцу, играешь роль, которая тебе больше всего нравится? Ну, ладно, а сейчас о деле. Я Юлиус-отец, приказываю тебе восстановить сцену моего ухода из дома семь лет назад. Лупоглазый скрипун, — юноша заметил, что эта присказка влияет на поведение Флинта.