Охота на дьявола - [20]

Студентка Наташа Кузнецова была приговорена к пяти годам тюрьмы как соучастница. Гаврилова протестовала, утверждала, что она невиновна, все время вплоть до помещения в камеру смертников, где она в настоящее время ожидала решения своей судьбы. Бориса так никогда и не обнаружили.

Снова и снова перечитывая иные показания, прослеживая весь процесс развития этой истории вплоть до признания и судебного разбирательства, Костоев пришел к выводу, что дело это дурно пахнет.

Казалось, трудно опровергнуть логику рассуждений, связанных с ключами. Однако должна была существовать более сильная логика, та, которую он называл «логикой самой жизни». Если бы Гаврилова хотела убить старуху, то возможностей для этого в течение всех тех лет, когда она присматривала за ней одна, у нее было сколько угодно. Зачем ей понадобилось вмешивать в это дело студентку, не говоря уже о неуловимом Борисе? И зачем убивать старуху кочергой, когда это можно сделать другим способом, так чтобы смерть выглядела естественной и не навлекала никаких подозрений на нее, Гаврилову, — единственную, кто был заинтересован в этой смерти?

Он решил навестить приговоренную в камере смертников — маленькой, темной, с одним небольшим окошком под самым потолком.

Полная черноволосая Гаврилова была вдвое старше Костоева и выглядела простой, добродушной русской женщиной. Но он давно усвоил: столь же добродушно может выглядеть и преступник, совершивший убийство.

— Сынок, — попросила Гаврилова, — уже скоро два года, как я в тюрьме, и почти четыре месяца сижу в камере смертников. Не мог бы ты мне помочь? Я никогда никого не убивала, но не могу ничего доказать. Все сделала Наташа, которая утверждает, что я убийца. Находиться здесь ужасно, но я знаю, что меня не казнят.

— Откуда вы это знаете? — спросил Костоев.

— Однажды ночью во сне мне явился святой Михаил и сказал: «Твою жизнь спасет человек, который докажет, что ты права».

— А что еще сказал святой Михаил?

— Он сказал, что каждый день к окошку моей камеры будет прилетать голубь, чтобы убедиться, что я еще жива. И после этого не было дня, чтобы голубь не прилетел к моему окну, не сея и не поворковал немного перед тем, как снова улететь.

Встреча и разговор с Гавриловой, бесконечное возвращение к материалам дела и анализ их — все это укрепило Костоева в убеждении, что следствие и суд с самого начала пошли по ложному пути.

Показания студентки Костоев оценил как нагромождение лжи. Вместе с тем продленный Президиумом Верховного Совета СССР срок содержания под стражей Гавриловой и Кузнецовой истекал, и Костоеву предстояло решить вопрос об обращении в Москву за очередным продлением срока. В мучительной борьбе с собой и вопреки уговорам руководства прокуратуры Костоев принял решение: просить о продлении срока для одной только Кузнецовой, а Гаврилову освободить под подписку о невыезде.

Он оформил постановление об освобождении Гавриловой и отправился в тюрьму, где она содержалась. Сперва не сообщил ей о своем решении, опасаясь, как бы шок не вызвал у женщины сердечного приступа. Только постепенно он дал ей понять, что она будет освобождена сегодня, в этот самый час. Гаврилова была ошеломлена и не поверила.

Не поверил и начальник тюрьмы.

— Вот постановление о ее освобождении, — сказал Костоев. — Освободите женщину.

— О чем вы говорите! — возразил офицер. — Она — убийца, которой вынесен приговор.

— Выполняйте постановление. На нем стоит печать. Я его подписал, я и несу за это ответственность.

Одновременно Костоев отправил в Москву постановление о продлении на 3 месяца срока содержания под стражей Кузнецовой. Он был убежден, что поступает правильно, но это не принесло ему душевного спокойствия, особенно в то воскресенье, когда за ним прислали машину. На заднем сиденье автомобиля он обнаружил прокурора Северной Осетии. Их обоих вызвали в Москву для обсуждения дела на высшем уровне.

— Теперь видишь, куда ты попал и что наделал? — спросил прокурор.

Костоеву довелось услышать, как перефразировала этот вопрос женщина из Генеральной прокуратуры в Москве.

— Как могло случиться, что вы ее освободили?

— Читайте дело — и увидите.

Костоеву предоставили номер в гостинице и предложили ждать дальнейших указаний Генеральной прокуратуры, которой необходимо было несколько дней на ознакомление с материалами. После четырехдневного сидения взаперти, готовя ответы на все возможные вопросы, он не выдержал неопределенности и отправился в Генеральную прокуратуру.

Ему сказали:

— Мы еще продолжаем читать документы, мы еще их рассматриваем.

Несколько дней спустя его, наконец, вызвали. Это была коллегия Генеральной прокуратуры. Костоев вошел в зал, охваченный беспокойством и в то же время ощущая огромное почтение к людям, которых считал «богами». Прокурор Осетии тоже тут присутствовал.

В тот день должно было рассматриваться несколько дел, но дело Костоева оказалось первым. После того как были оглашены факты, женщина, которая прежде спрашивала его, как он мог освободить убийцу, поднялась на трибуну и заявила:

— Костоев освободил Гаврилову и просит продлить срок Кузнецовой на три месяца, чтобы он мог завершить расследование. Решение Костоева правильное, и мы должны выразить ему огромную благодарность. Мы ошиблись, отнесясь в прошлом к этому делу столь поверхностно…