Охота на дьявола - [105]

Инкассатор ничего ему рассказать не мог — нападение было слишком внезапным. А. Козлов, тот милиционер, что сбежал по лестнице в котельную, лежал без сознания. Милиционер Кузьмин (из патрульной машины) сказал, что преступник, тот, что был в форме капитана милиции, высок и худощав, но видел он его в ходе перестрелки на расстоянии и разглядеть не мог.

Были еще очевидцы из числа прохожих, они дали кое-какие подробности в описании третьего.

Итак, трое преступников, один скрылся, двое мертвы. В подобных условиях вся надежда на личные связи убитых.

Кто они, это выяснили без труда. Тот, чей труп вывалился из «Жигулей», был их владельцем — бывший офицер КГБ СССР Голубков. Тот, что покончил с собой в котельной, — Книгин, бывший работник угрозыска одного из московских отделений милиции. Кстати, как потом выяснит экспертиза, это, он вместе с третьим, неизвестным, убили Голубкова и выбросили его труп на дорогу.

На следующее утро к Костоеву привезли мать Книгина. Она была еле жива, говорила с трудом, вспоминала с трудом. Кто-то из сотрудников — не то следователь, не то оперуполномоченный — догадался свозить ее в котельную и показать ей сына. Тяжкая тактическая ошибка, свидетель, находящийся в состоянии шока, — не свидетель (в данном случае ошибка была особенно тяжкой: кончая с собой. Книгин выстрелил себе в рот, у него не было лица, мать тотчас же его опознала, но не по лицу).

Этой женщине сейчас требовалась помощь медиков, забота близких.

— А мне пришлось мучить ее часами, — говорит Костоев, — вновь и вновь задавать вопросы, заставлять рыться в памяти — кто бывал у них в последнее время, последние дни. Она очень старалась все точно вспомнить, но говорила медленно, а я записывал каждое слово. Собственно, пока что она была моей единственной надеждой.

В числе ближайших приятелей сына она назвала Голубкова. А Исса заставлял ее память вернуться к 14 ноября, вчерашнему дню, — кто заходил в тот день, кто звонил? Да, и заходили, и звонили, у них в доме вечно толпился народ. Звонил Финеев, тревожился, сказал, что оставил у них в квартире свое командировочное удостоверение. Когда звонил? Да часу в одиннадцатом, она сказала, что сына нет дома.

Костоев насторожился: звонил после того, как было совершено преступление, был в тревоге… Зачем ему на ночь глядя тревожиться о своем командировочном удостоверении?

Вернувшись с допроса, он поручил сотрудникам разыскать Финеева, и вскоре ему позвонили из ГУВДа Москвы, сообщили, что Финеев у них, но он «пустой», никакого отношения к преступлению не имеет. Костоев сказал, что немедля выезжает и чтоб Финеева держали, никуда не отпускали.

Перед Костоевым молодой человек (до тридцати), очень спокойный, в поношенной одежде, на того, кого описывали очевидцы, ничуть не похож.

Отвечает охотно, объясняет: работал в милиции, осужден на три года за превышение власти, было такое, сейчас отбывает наказание в Калинине, на «химии». С разрешения коменданта спец-комендатуры приехал в Москву, чтобы здесь, в семье, справить свой день рождения. Приехал 13‑го, зашел к Книгину, тот живет возле вокзала, да к тому же может отметить его командировочное удостоверение в отделении милиции. Купил подарок сыну, приехал домой. Весь день и вечер 14‑го провел с женой и сыном, праздновал, смотрел телевизор.

Милиция уже успела проверить эти его показания, вызвали его жену, просили принести паспорт мужа — действительно, день рождения у него 14‑го. Жена подтвердила, весь вечер сидел дома, смотрел телевизор. Спросили его, какие передачи были вечером — перечислил все до одной (и готов был пересказать).

Вот почему в милиции решили, что он «пустой».

А Костоев слушает его и ждет, когда он вспомнит о своем звонке Книгиным вечером 14‑го.

Хочется спросить его об этом звонке, да нельзя: нетрудно представить себе, в каком направлении начнет работать башка этого парня: если следователь знает о его телефонном разговоре с матерью Книгина, значит, он с нею встречался — зачем? Знает, что Книгин нападал на инкассаторов? Но почему он не спрашивает об этом у самого Книгина? Не значит ли это, что Книгин мертв?

Если Финеев не знает о смерти Книгина, что весьма вероятно — тогда, спасаясь от погони, бандиты разбежались в разные стороны, и Финеев вполне может не знать, что Книгин мертв, — это единственный козырь у него, следователя, на руках.

— Воспроизвести допрос с точностью, — объясняет мне Костоев, — практически невозможно — воспроизвести можно только слова, а настоящий допрос — это еще и мельчайшие детали. Это взгляд, любое движение, это выражение лица, оттенки выражений — не говоря уж о каком-нибудь неосторожно брошенном слове. Нужно, однако, основательно поработать, чтобы допрашиваемый — если он виноват, он всегда настороже — сказал неосторожное слово. Допрос — это искусство проникать в душу человека, может быть, оно от Бога. Как проникнуть в душу такого вот Финеева?

А парень что-то знает — Костоев чувствует это, — знает, а не говорит. Рассказывает в подробностях, как провел 14‑е. Вопросы, ответы. И вдруг Костоев — очень резко:

— Битый час слушаю все это вранье. Не так это было.