Охота на Бугимена - [43]
Несмотря на скуку, мы с Лонни поначалу как-то не очень разговорились – мы оба оказались тихонями и, на первый взгляд, общих интересов не нашлось. Я – тощий семнадцатилетний белый чувак из пригорода, весной закончу школу и махну в колледж. Он – тридцатилетний отец семейства, мускулистый, с дредами на голове, из какой-то дыры в Западном Техасе.
Однако все это изменилось в один прекрасный полдень, когда Лонни увидел книгу, которую я читал во время обеда. Я точно не упомню названия, но читал я что-то о войне во Вьетнаме.
– В школе задали? – спросил он со своим тягучим южным акцентом.
– Нет, так, для себя. Много чего по истории читаю.
– Что-то интересное пишут?
– Очень, – ответил я, – в основном какая там была дичайшая жопа. До сих пор поверить не могу, что туда, на войну в джунгли, посылали ребятню вроде меня. Даже вообразить не получается, как это все происходило.
А он на меня так посмотрел, так внимательно посмотрел, – позже, обдумывая наш разговор, я понял: он тогда решал, доверять мне свою историю или нет, – и сказал, опустив глаза:
– Я там был.
И это все, что потребовалось.
Следующие несколько недель он рассказывал мне свою жизнь, а я просто засыпал его вопросами. Я все узнал об оружии, например, почему американские солдаты предпочитали вражеские АК-47 своим родным М16; узнал о боях – начиная с тех, что длились тридцать секунд, до целых пяти минут ада на земле; о расизме на войне: о том, как чернокожие солдаты всегда шли спереди в патруле и как им приходилось таскать на себе тяжелый пулемет М60 по прозвищу «свин». Но главное, я узнал о друзьях, которых он приобрел и потерял во время службы там – о «братьях», как он их называл.
Из всех повествований, которыми новый друг поделился со мной тем летом, особенно запало в душу одно. Лонни неделю как попал на передовую, и вот ему впервые досталось быть «подсадной уткой». Совсем необстрелянный новичок, но кому какое дело? Приказ есть приказ. То был ночной патруль, и всего несколькими днями ранее у другой роты произошла перестрелка с врагом на этом самом участке. Через пару часов после выхода, карабкаясь по круто поднимавшейся тропе, Лонни поднял вверх кулак – сигнал для подразделения остановиться. Он никого и ничего не видел в джунглях впереди, однако почуял, каждой клеточкой почуял врага, затаившегося рядом. Лонни описал, что чувствовал себя в тот момент «тревожно»; во время срока службы тревожность стала необходимым для выживания инстинктом, однако откуда она взялась, Лонни и понятия не имел. Он поведал, что, сидя на корточках там, в темноте на тропе, чувствовал, как волосы на руках встали дыбом, пот, пропитавший форму, мгновенно заледенел, а во рту появился гадкий вкус – вкус страха. Тридцать секунд спустя Лонни очутился в самом пекле своей первой перестрелки.
И вот я стоял у подъездной дорожки, вцепившись в крышку мусорного бачка, как в спасательный круг, а во рту разливался вкус первобытного страха. Глаза метались по теням. Ничего необычного я не видел, но знать-то знал.
Он там, в темноте.
Где-то там.
Рядом.
Понятия не имею, сколько времени прошло до момента, когда вереница автомобилей поднялась на вершину холма по Хансон-роуд, осветив фарами мое безумное отступление к гаражу и под заветную защиту дома. Может, прошло сорок пять секунд, а может, пять или десять минут. Мозг совершенно перестал работать.
Ни до той ночи, ни после нее я не ощущал такого одуряющего ужаса, парализовавшего разум и тело. И никогда потом не был я так уверен, что нахожусь во власти чистого зла.
Майор Бак Флемингс (слева) и детектив Лайл Харпер (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
Военные дома на Седар-драйв (фото предоставлено автором)
Начальная школа «Седар-драйв» (фото предоставлено автором)
VII
Мэдди
«К середине августа в Эджвуде разгорелась настоящая истерия»
Утром десятого августа я сидел в парикмахерской на вращающемся кресле. Меня стригли, а я слушал ворчание целой толпы старичья – младше семидесяти не было ни одного, включая Большого Рея, который как раз и ровнял мне виски. Они спорили о предстоящих президентских выборах, когда по радио передали новость: в Эджвуде пропала еще одна девушка.
Ее звали Мадлен Уилкокс, и ей было восемнадцать. Для семьи и друзей – просто Мэдди, жила с родителями на Хансон-роуд, в четырех кварталах к востоку от библиотеки. Жизнерадостная красотка Мэдди должна была закончить среднюю школу Эджвуда грядущей весной – правда, если справилась бы с летними дополнительными занятиями по двум курсам. До сих пор все шло хорошо, к моменту исчезновения Мэдди получила хорошие оценки по обоим курсам. Старшая сестра, Крисси, проводила лето после первого года колледжа, работая спасателем на пляже «Дьюи-Бич». Мэдди собиралась к ней на следующие выходные.
Рано утром миссис Уилкокс поднималась со стираным бельем из подвала и толкнула дверь в спальню дочери, чтобы ее разбудить. Мать удивилась и сразу встревожилась: Мэдди в комнате не было, а постель оказалась не разобрана. Вчера Мэдди отвозила друзей на вечеринку в Джоппатаун, но миссис Уилкокс ложится рано и в полдесятого уже была в постели, поэтому и не знала, вернулась ли дочь домой к полуночи. Муж уехал в командировку на три дня, поэтому толку от него также не было. Миссис Уилкокс оглядела пустую спальню и внезапно спохватилась: а что, если Мэдди вообще не вернулась домой? Она опустила корзину с бельем на кровать и выглянула в окно. Дочкин красный «Камаро» стоял на подъездной дорожке. Женщина облегченно выдохнула: домой Мэдди добралась в целости и сохранности.
