Охота на Бугимена - [38]
Восьмая минута: Рич весь извертелся, нарезает круги, словно опустошительный человекообразный торнадо, повизгивая, будто шимпанзе Корнелиус из «Планеты обезьян» (я этот фильм всегда ценил), а потому не слышит, как отец безуспешно просит его подать ключ.
Десятая минута: Рич утих и застыл, удрученно опустив глаза. Отец стоит перед сыном в сложном смешении чувств – любви и безнадеги, – запечатленных на багровеющем лице. Наконец, глубоко вздохнув, старший дарит младшему два волшебных слова: «Ты свободен». И, чтобы отец не успел передумать, Рич пулей взмывает на холм, по направлению к домам Джимми и Брайана, вопя через плечо: «Спасибо, папочка! Я тебя люблю!»
И вот примерно так каждый раз. Пока в один прекрасный день мы просто не решили прекратить эти пытки.
К счастью, работа внутри гаража над одним из отцовских «проектов», которые он так часто затевал, – совсем другая история. Я уже говорил, что гараж всегда представлялся мне загадочной и непредсказуемой мастерской чародея из диснеевской «Фантазии». И он превращался в магическую лабораторию теми долгими летними вечерами, когда отец после обеда принимался строить или чинить всякое разное на верстаке. Он виделся мне седеющим волшебником – мудрым, терпеливым, хоть и не совсем от мира сего, – а я приходился ему жадным до знаний учеником.
Порой отец просил подать брус сорок на восемьдесят из штабеля у задней стенки или коробку с проволокой с полки, и я бросался выполнять просьбу. Отец склонял голову и начинал работать, а я всегда старался быть на подхвате, следя за тем, что он делает, из-за спины, учась, стараясь не толкнуть его под локоть, когда шла работа над изящной ножкой табурета для мамы или когда отец ковырялся в перепутанных кишках сломанного соседского телевизора.
Не знаю почему, но в самые памятные такие вечера случалась гроза. Пока мы возились под крышей, облака над головой закручивались, клубились, меняли форму и сворачивались, а затем приобретали темно-фиолетовый оттенок, вроде безобразных синяков, щедро рассыпанных по моему тощему десятилетнему тельцу. К гаражу тем временем подбирались долгие рокочущие раскаты отдаленного грома, словно армии великанов в боевом походе. Отцу нравился гром, он даже звук приемника приглушал, когда шла трансляция матча «Ориолс», чтобы лучше слышать раскаты.
Вскоре Чизмар-старший посылал многозначительный взгляд младшему и объявлял:
– Что скажешь, не понаблюдать ли нам, как наступает буря?
А затем, не тратя больше слов, бросал на верстак инструменты и выходил под открытое небо на подъездную дорожку. Обопрется, бывало, об одну из машин и уставится вдаль, в горизонт за Хансон-роуд. А я за ним следом и каждое движение повторяю.
Дом наш стоял в нижней точке природной котловины, образованной Хансон и Тупело-роуд. Иногда во время сильных ливней дороги заливало, воды собиралось – полметра или даже метр. В таких случаях насос в подвале работал беспрерывно, и отец зачастую всю ночь не спал: следил, чтобы не забилась помпа.
Вверх по холму шли дома Джентилов, Кавано и Андерсонов; дом последних стоял точно на вершине подъема.
Мы с отцом – чародей и его ученик – принимались болтать об «Ориолс», или ком-то из моих друзей, или о какой-нибудь книжке, которую один из нас читал. Хотя чаще стояли молча и глазели, как буря охватывает холм и вползает в сердце Эджвуда. Порой мне казалось, что мы не просто смотрим, а простираем к ней руки и зовем.
Сначала за дело брался ветер, шурша верхушками деревьев. Затем гром уже не ворчал, а резко выкрикивал; вспышки молний наотмашь били в линию горизонта. Свет мерк, а небеса над головой наливались злобой. Когда воздух наполнялся горелым запахом озона и сырой земли, мы понимали: ливень хлещет где-то по соседству и приближается. Наконец, возникал грозный гул электричества, и загорелые волоски на руках дыбились по стойке смирно от угрожающего чувства хрустящего напряжения.
Вскоре за этим появлялись первые капли дождя. Поначалу редкие, тяжелые и жадно впивающиеся в землю. Они разлетались, ударяя по лицу, путались в волосах, шлепали по крышам и капотам автомобилей, отбивая сочное стаккато, стирая повседневные звуки, очищая от них окружающий мир.
Склонив головы и закрыв глаза, мы с отцом стояли бок о бок, ловя каждое мгновенье, упиваясь какофонией бури; теперь в мире были лишь мы вдвоем – Властелины Эджвуда.
А потом сразу, без предупреждения, мы оказывались под величественным водопадом. На фоне взбесившейся стихии вопила мама: немедленно, мол, перестаньте сходить с ума, сию же секунду вернитесь под крышу, пока пневмонию не заработали… а мы с отцом хохотали: нас заманил водопад, и мы ее не слышим, мы призываем бурю…
Над головой зарычал гром, горизонт пронзила молния. Я моргнул, и клочья воспоминаний растаяли. Я уже далеко не ребенок, и сегодня последний день июля восемьдесят восьмого года. Но где-то в хребте и по всем костям разливался мощный рефрен: грядет буря.
Парад Четвертого июля (фото предоставлено Деборой Линн)
Команда победителей турнира Дня независимости (дивизион 9 – 10 лет) (фото предоставлено «Иджис»)
Длинная гравийная подъездная дорожка к Майерс-Хаус (фото предоставлено Алексом Балико)
