Охота на Бугимена - [33]

– Ну и когда ты планируешь брать у меня это свое интервью?

Карли сунула руку в рюкзачок и выудила оттуда здоровенный диктофон.

– Может, прямо сейчас?

3

Я едва успел домыть газонокосилку садовым шлангом и катил ее на солнышко – просушить, как вдруг услышал старческий голосок:

– Эй, Ричард, поди-ка сюда на минутку.

Я повернулся на голос и увидел мистера Джентила – он стоял на крыльце своего дома. Старик поманил меня костлявым, обезображенным артритом пальцем: мол, поторопись.

Бернарду Джентилу было под девяносто; на все девяносто он и выглядел. Мальчишками мы звали его «Мистер Берни» – как он сам требовал. Изборожденное глубокими морщинами лицо старика выглядело загорелым круглый год. Невысокий – не выше метра шестидесяти пяти, – он был сухощавым и сильно горбился при ходьбе, отчего казался еще ниже. Кое-кто из соседских парней за глаза обзывал его «Квазимодо». Мне такое неуважение не нравилось – о чем я им и говорил. Мистер Джентил был прославленным ветераном двух войн и медалей в доказательство мог предъявить предостаточно. А еще он слыл душевным человеком и отменным рассказчиком. В детстве мы частенько заслушивались его рассказами о Великой депрессии, Второй мировой войне, джаз-клубах былых дней и о том вечере, когда он видел Элвиса Пресли.

Однажды он позвал меня и Джимми Кавано и добрый час объяснял нам на своем крыльце – скрупулезно перечисляя все причины и описывая детали, – почему мы с Джимми стали бы прекрасными гонцами курьерской службы «Пони-экспресс» на Диком Западе.

– Высокие и худенькие, – повторял он без умолку, – вы, мальцы, просто созданы для этой работы.

И так до самого конца лета: каждый раз, заметив нас во дворе, столкнувшись со мной в церкви, он неизменно повторял эти слова, а с морщинистого лица не сходила широченная улыбка:

– Вот они, высокие и худенькие!

По дороге к двери Джентилов я погладил по голове керамического, в натуральную величину, ослика, стерегущего их лужайку – просто так, на удачу. Ослик стоял на одном и том же месте с незапамятных времен. У нас дома даже сохранилась черно-белая фотография: я, карапуз, сижу на этом самом ослике, широко расставив коротенькие ножки, и до земли не достаю.

– Как поживаете, мистер Джентил?

– Лучше не бывает, – прохрипел он, усаживаясь. – Просто не бывает.

Он махнул рукой в бурых пигментных пятнах на пару крупнолистных растений, подвешенных на крючках на веранде.

– Будь добр, сними их оттуда.

Я поднялся, встал на цыпочки и снял цветки по одному, чуть не уронив второй. Черт, они оказались тяжелее, чем выглядели.

– Поставь вон туда, – старик указал в дальний угол крыльца. – Я их потом на тележке перевезу. Норма говорит, тут им света не хватает.

– Давайте я перенесу, мне не трудно.

Он поднял руку, останавливая меня.

– Сынок, я ведь не калека. Мне до них просто не дотянуться, а Норма меня теперь к стремянке не подпускает. С тех пор как на голову швы наложили, когда я обрезал то дурацкое дерево.

Локтем старик указал на пустое кресло рядом с собой.

– Садись, хочу тебе кое-что рассказать.

Я уселся, а он обратил взгляд куда-то вдаль, словно припоминая нечто важное.

– Учитывая, что сейчас творится, тебе будет интересно… Случилось это еще в шестидесятые, до того, как вы с родителями сюда переехали и по соседству поселились. Думаю, отец твой тогда служил в Техасе, а может, и за границей.

Я кивнул, хотя и сам не знал.

– Ты должен понимать, что Эджвуд в те времена был совсем не таким, как сейчас. Сорокового шоссе еще и в помине не было, да и большей части Двадцать четвертого – тоже. Не густо тут было ни с магазинами, ни с ресторанами. Хорошо помню, что Нине в то лето как раз исполнилось шестнадцать. Норма закатила ей такой день рождения!

Нина – это единственная дочка Джентилов. Еще у них было два сына. Все трое намного старше меня и давно уехали из дома.

– Так вот, как-то летним днем пропал мальчишка из семьи военных, что жили в районе Седар-драйв. Парень с друзьями играл на ручье; остальные пошли домой обедать, а он остался один – как позже сказали друзья, искать миног. Только, полагаю, не один он там остался: когда дружки вернулись к ручью полчаса – или около того – спустя, все, что нашлось на берегу – его ботиночек. – Старик посмотрел на меня. – Ничего не напоминает?

– Точно как с Кейси Робинсон, – ответил я.

– Родители и друзья где только не смотрели! Потом вызвали военную полицию, а те – шерифа. Искали его днем и ночью, всю неделю, ну и прекратили. Так вот, лето шло своим чередом, и мальчишка стал потихоньку забываться. Так уж жизнь устроена: появляется в ней что-то хорошее или плохое – да всякое! – а мы все равно движемся дальше. Но где-то в конце августа, прямо перед тем, как детишки убрали плавки и бейсбольные перчатки да сдули пыль с учебников, это дело повторилось. Еще один ребенок пропал. На сей раз девочка-негритянка. Играла она во дворе своего дома, под мамкиным присмотром. Тут дома звонит телефон, и мать уходит – всего на минутку, как она потом рассказала полиции. А когда вернулась, девочки уже не было. На сей раз даже обуви не осталось. Ни одной розовой ленточки, которые были в тот день у нее в волосах. Тут все повторилось, как и в первый раз. Вызвали полицию, организовали поиски, поискали-поискали, да и перестали. А о девочке больше ни слуху ни духу. Напряженная обстановка была в городе тогда. Столько подозрений, все на нервах, все разгорячены. А потом – как и прежде: время прошло, и все вернулось на круги своя. Каникулы закончились, ученики пошли в школу, дети перестали пропадать. Обернуться не успели – опять лето.