Охота на белого оленя - [17]

— Татцельвурм? — ахнула Эва, округлив глаза. — Он же реликтовый, его ученые ищут — ему нельзя в бой!..

— Ага, значит все же — бой? Сообразила, что иначе с принцем не договоришься?

Эва вздохнула, сжимая стынувшую крышку в ладонях. Что-то сдвинулось в мыслях — еще днем она была убеждена, что взаимопонимания можно добиться путем переговоров, но после того, что с ней сделали…

* * *

В штабе Оленя было накурено и шумно; на Гиену еще посматривали косо, но после зарока он стал лесным гораздо симпатичней — и о делах с ним уже говорили, как с равным. Боснийский Вук всех просто очаровал — когда распустил ремни на длинном тяжелом свертке и раскрыл ковровый чехол; Рысь даже присвистнул.

— Это «стингер», — коротко отрекомендовал оружие Вук. — Переносной зенитный комплекс. Мне его подарил Снежный Барс с Гиндукуша — он там распотрошил людской тайник в горах — а я дарю вам.

Реликтовый Татцельврум, занесенный в людские книги под знаком вопроса и наименованный натуралистами-криптозоологами «европейским ядозубом» — по предположительному родству с американским ядозубом-Жилатье и мексиканским

Эскорпионом — неторопливо покуривал в углу короткую трубочку, набитую душистым табаком; огонек коптилки отражался в его выпуклых глазках. Как он доковылял сюда на кривых коротких ногах? Глядя на Татцельврума, слыша его медленное шипучее дыхание, теплокровному молодняку невольно хотелось жить еще горячей, любить еще жарче, лишь бы не уподобиться этому ползучему реликту, пережившему свою эпоху — но старик приполз не умирать в дом престарелых; при нем был аккуратно вычищенный и заботливо смазанный немецкий пистолет-пулемет времен последней войны. Вук, из вежливости спросивший

Татцельврума о здоровье, неожиданно узнал, что его собственный прадед, сбежав из зоопарка в Граце, партизанил в ту пору именно с этим альпийцем, в одном отряде.

— Тот Вук был хороший боец, — пыхнул трубочкой Татцельврум, настоящий горец. Вы, Вуки, я знаю, умеете защищать свои логова и братьев в беде не бросаете.

С городских свалок, с помоек, из подворотен в Лес пробралась дружная стайка молодых Бездомных Псов — худые, нечесаные, грязные, в репьях, они пахли бензиновой гарью и походили на панков; долговязый вожак — помесь колли с дворнягой — то и дело дергал головой и цепи на потертой кожанке бряцали в такт нервному тику.

— К-кароче, — заявил он за всех, — мы б-будем д-драться. За Лес.

К-кто не сдохнет — ост-тается жить с вами.

Псы и их подруги показали оружие — ножи, кастеты, цепи, пару нунтяку, а Заика — револьвер.

Рысь наморщился на Заику, Заика на Рыся, и Рысь велел им выбросить всю наркоту, включая сокровенные заначки; Бездомные порычали, но послушались.

От семейства Собачьих явился еще взбудораженный своей решимостью черный Пудель, стыривший у хозяина охотничий дробовик и патронташ — этот все трогал себя за сердце, где нагрудный карман с фотографией хозяйских детей-близняшек, от которых он ушел, едва не плача. Сломав два зуба, перегрызла цепочку и прискакала в Лес красавица Пума — любимица жены какого-то генерального директора; она прихватила с собой карманный «браунинг» госпожи, пару коллекционных кинжалов и ятаган.

Белый Олень оглядывал пришедших, расспрашивал — и принимал. Никто не пойдет в осажденный Лес ради встряски нервов или забавы, зная, что войти туда — еще кое-как, а выйти — совсем никак. Сейчас годилась любая помощь — и сухое молоко Эвы, и ятаган Пумы.

Но организационная суета понемногу стихала — Оленю доложили, что конвой со зверятами благополучно прошел периметр и добрался до Буреломной

Пущи, что Медведи отступили с малыми потерями, что в лагере принца удалось взять немного оружия, да еще три ствола принесли Рыся с Росомахой, что человечьего подростка с фотографиями проводили до безопасной дороги в город.

Оговорив все дела, Олень велел Рысю разбудить себя через два часа — а при необходимости и немедленно — и лег (точней, упал) на койку.

* * *

Сон, добрый сон простерся над Лесом, разлился тягучей зевотной дремой, отяжелил веки, объял усталой истомой тела, наполнил мысли неудержимым желанием спать, спать, спать…

Приоткрыв рот, постанывая, спал Олень — и во сне бежал по выгоревшему, сожженному Лесу на далекие крики Лани, терявшиеся в едкой гари, и ноги вязли в пепле, будто в болоте.

Волчок и Эва долго шептались, но сон поборол в них кофейную бодрость, повалил рядом — они только успели найти в темноте руки друг друга и поплыли вместе по медленным волнам серебряного лунного моря.

Гиена, взваливший на себя многотрудные обязанности военного советника, занял за столом опустевшее место Оленя и совещался с командирами боевых отрядов — надо было уточнить в деталях план Белого, а без звериного знания

Леса тут не обойтись. Говорили и Волки, и Медведи, и Туры, добавил кое-что и Рысь; с вниманием выслушали Вука, чей род волей-неволей уже не первый век был замешан в людских войнах; пару слов по теме проронил Татцельврум — дед оказался куда головастей, чем можно подумать на первый взгляд. Гиена подвел в уме итог — лесное войско пестрое, рьяное и необстрелянное, но другого нет и потому первое — не терять связи, чтоб не рассыпаться на действующие вразнобой кучки. Кротам — вести тоннели под лагерь с новых направлений.