Охота - [2]

Когда, после всего случившегося, я услышал эту историю или по крайней мере часть ее, я испытал к нему жалость, невзирая на то, что он сделал. А что до прощения? Полагаю, прощение — это роскошь, даруемая смертным.

ГЛАВА 1 ДНИ И НОЧИ КИЛБЕРНА

Проснулся и не понял, где нахожусь. Со мной такое иногда происходит. Бывает и хуже. Порой по утрам я не могу вспомнить свое имя. Я оказался в этой комнате, пройдя через сон с плачущей девушкой и горячим песком под ногами. За окном светало, на шоссе Килберна появились первые машины. Трасса на расстоянии двух улиц отсюда. Выругался в сторону порванных штор. Если бы они не пропускали свет, можно было еще спать и спать. Будильник высветил четыре красных нуля. Значит, сели батарейки. Я уставился на потолок, где висела лампочка без абажура, напоминающая каплю воды из крана.

Итак, я у себя дома, в своей постели. У меня болят зубы. Все до единого. Такого не может быть, тем не менее это чистая правда. Полагаю, я скрежетал челюстями во сне. Ныли все зубы, однако имелась одна точка, где чувствовалась острая боль. На коренном зубе у меня стоит дешевая коронка. Мне кажется, что-то происходит под ней. Я часто думаю о своих зубах, их состояние пугает меня. Пару недель назад заходил к дантисту, и он уверял, что с моими зубами все в порядке. Да, но ведь именно он поставил эту коронку.

Холодно. Серое, безрадостное январское лондонское утро. Таймер на бойлере не работает, чтобы согреться, необходимо включить обогреватель. Но для этого нужно подняться с постели. Мочевой пузырь переполнен, и член встал на две трети. Пора действовать. Голышом спрыгнул с низкой кровати на гадкий коврик. Как обычно, оранжевые и коричневые геометрические фигуры попытались затянуть меня в жуткое ковровое измерение. Эта безобразная тряпка, по правде говоря, чертовски достала.

Встав на ноги, я замер в нерешительности. Хотелось пить, мочиться и узнать точное время. Пару минут разрабатывал маршрут. Кухня, стакан воды, часы на стене, ванная комната.

Уже почти семь утра. Наливая большой стакан воды, пришлось пригнуться, чтобы не задеть низкий потолок. На подоконнике ванной комнаты поблескивает пачка парацетамола. Глотаю три таблетки и запиваю водой. Горькие, они прямо обожгли полость рта. Не то что кисленький на вкус аспирин.

Посмотрел на себя в зеркало. В былые времена тщеславие частенько тянуло меня к зеркалам. Мне нравилось мое лицо с темно-русыми волосами, которые на ярком солнце становились совсем светлыми. Я любил свой широкий нос и голубые глаза. В подростковом возрасте выглядел на все двадцать. Перевалив за эту дату, еще долго смотрелся как двадцатилетний. Впрочем, теперь мне уже никто не даст столько. Под глазами черные круги, лицо какое-то помятое. Одна девица в колледже сказала как-то, что ей нравится мой рот. Он якобы создан для улыбки, как рот дельфина. При этих словах она держала мое лицо в своих руках и обнимала меня ногами. Наши тела стали липкими от пота и сексуального желания.

Теперь улыбка редко появляется на моих губах. Разве что я принуждаю себя улыбаться ради какой-то выгоды или когда цинично вру.

Включил отопление и вернулся в постель. До офиса полтора часа ходьбы. Можно вспомнить вчерашний вечер, только ничего интересного не произошло. Сослуживцы пригласили меня выпить пива, но я отказался. Чтобы не наткнуться на них в Килберне, пошел в Криклвуд. На мне был только деловой костюм, и руки покраснели от холода. Уличные фонари на Шутап-Хилл творили странные вещи с моей тенью. Они то кидали ее передо мной, и тогда я следовал за ней, то уменьшали в размерах и, наконец, помещали тень за моей спиной, после чего она вдруг вновь прыгала вперед. У перекрестка я увидел четыре тени. Все они указывали разные направления. Попытался уяснить, что это значит, но так ничего и не поняв, пошел дальше.

Зашел в паб, наполовину заполненный работягами в одежде, испачканной цементной крошкой и сырой землей. Я предстал перед ними в отменном костюме — последнем, который остался у меня от лучших дней. Впрочем, ирландцам плевать на наряды. Посетители оживленно приветствовали меня, будто мы старые знакомые. Я влил в себя четыре пинты «Гиннесса», а потом пил что-то еще. Ни хрена не помню. После этого меня потянуло в хорошую компанию. Поехал к девочкам. Но барышни Криклвуда любят повеселиться, а я что-то приуныл тем вечером. Поддал еще и стал наблюдать, как робкие и косноязычные мужики ухаживают за хриплоголосыми шлюхами. Пришло время отправляться домой. По пути встретил старика, которого видел в первом пабе. Он подошел ко мне и произнес: «Теперь, парень, расслабься». Я обещал последовать его совету.

В восемь часов встал, заварил крепкий чай и выпил его, лежа в ванне. Задницей чувствовал облупившуюся эмаль. Краны покрывала застарелая ржавчина. «Боже!» — воскликнул я и ушел с головой под воду.

Почему моя жизнь превратилась в такое дерьмо?

В тот день Доминик позвонил мне на работу. Кажется, его забавляло это занятие, потому что мне приходилось отвечать: «Килберн, офис налоговой компании». Смешно, не правда ли? Затем следовало говорить: «Меня зовут Мэтью Мориарти. Чем я могу вам помочь?»