Охота - [43]

Мальков смотрел на Акима с укоризной: А говорил, что она крепкая. Саблин молчал, шёл и глядел, как Нефёдов волочит труп существа по грязи к лодкам. А там их ждала Панова, не поленилась, вылезла из лодки, стояла злая, едва не по колено в иле. Нефёдов дотащил труп и бросил его в двух шагах от неё. На, мол: любуйся. И как только Панова рассмотрела труп, вообще взорвалась, орала, визжала так, что хоть микрофоны прикручивай, иначе уши режет:

— Ты говорил, что оно крепкое, что его не убить!

При этом она, с трудом вытаскивая ноги из грязи, шла к нему.

— Ты говорил… Ты, недоумок станичный, говорил, что его не убить сразу… Не убить! Зачем я с тобой связалась! Тоже мне, бог войны, знаток болота. Деревенский идиот, с неразвитым речевым аппаратом! У тебя же слабоумие на лице отпечаталось! Куда я смотрела? Как я могла доверить такое дело такому недоумку?

Она на секунду замолчала, смотрела со злобой и словно ждала от него ответа, оправдания. И он сказал:

— Сейчас похожи вы были на стареющую, незамужнюю бабу, вам бы ещё подвывать начать, и было бы самое оно.

— «Самое оно, самое оно»… Деревенский идиот. — Уже без всякой злобы говорила она. — Где были мои глаза? Никаких лодок ты не получишь, и денег тем более, на ближайшем берегу высадим тебя.

Даже видеть твою дегенеративную физиономию не хочу. Убирайся с глаз.

— Понятно, — произнёс Саблин, — только имейте ввиду, когда я свою жабу убил, и получаса не прошло, как появились переделанные. Может, и у этой жабы прикрытие есть.

Она даже не взглянула в его сторону, тут же повернулась к сержанту:

— Мальков, вы тоже виноваты.

— Так точно, — сразу согласился сержант.

Он всегда был с ней согласен.

— Могут здесь быть переделанные? — Спросила она.

— Маловероятно, — отвечал сержант, — там, где урядник убил первое существо, там до кордонов всего километров пятьдесят, а отсюда все сто. Мы тут рыбаков видели, вряд ли переделанные так далеко забираются от границы.

— Ясно, всё равно нужно быть готовыми к их появлению. А сейчас быстро нужно найти остров, где можно будет поставить операционную. Палатку, генератор, компрессор, стол, свет. В общем, всё как положено. Филиппов, готовьтесь, будем вскрывать и консервировать, пока не начался некроз.

— Есть, — сказал сержант.

— Есть, — повторил младший лейтенант медицинской службы.

Пулемёт стучит не переставая. Аким «выкручивая» камеры до упора всматривается в ту сторону, куда летят пули. Но почти ничего не видит, пыль, темнота. Камеры на его шлеме ни в какое сравнение не идут с той камерой, что стоит на пулемёте. А вот у снайпера камера на винтовке не хуже:

— Саня, — говорит Пётр Чагылысов, снайпер взвода, — правее сорок, ноль семь — ноль девять. Высовывается, стреляет.

— Ага. Вижу, — отзывается пулемётчик, — спасибо, Петя.

Снова стучит короткими очередями пулемёт.

Солдаты и казаки, что идут по склону, всё ближе подходят к позициям противника. А противник огонь ведёт вяло. Выжидают китайцы. И это плохо. Ни пулемёты, ни дзоты не показывают, подпускают на смертоносную дистанцию, с которой будут сметать наступающих плотным огнём, не позволяя себя быстро подавить.

Саблин как чувствовал это. Уж слишком хорошо шли русские по подъёму. Мин нет, артиллерия молчит, стрелкового огня мало.

Тут взводный и говорит:

— Радиограмма. Поставлена новая задача: Провести разведку боем. Обозначить движение от нас на юго-запад, триста метров до первой траншеи противника. Хлопцы, штурмовые, ваше дело. То, что это их дело, Саблин знал уже после первого слова прапорщика. Да, это их дело. Он скатился со стены обрыва, откуда наблюдал за боем, и пошёл к взводному. Почти побежал.

Около Михеенко уже собрались все бойцы штурмовой группы.

Старший группы урядник Коровин. Когда Саблин пришёл в взвод, у Коровина уже усы были почти седые. Володька Карачевский, непонятно как, со своими ста семидесятью сантиметрами, попавший в штурмовики. Когда он шёл впереди, закинув за спину щит идущему сзади, его шлема видно не было. Ноги идут и щит.

Лёха Ерёменко, почти ровесник Акима, немного суетной, но хороший товарищ и неплохой боец. Вот и вся группа, четверо вместо десяти положенных по боевому расписанию полноценного взвода. Да где теперь найдёшь полноценные взводы, где по штату тридцать человек. Давно нет таких взводов у пластунов. Во всём полку, на восемь статен, всего чуть больше пяти сотен человек, это всего, строевых и того меньше.

— Значит, так, — говорит прапорщик, — триста метров отсюда, первые окопы, хрен его знает: есть кто там или нет. Выходите, идёте, главное, чтобы они обозначились, если проявятся… Как только начнёт пулемёт какой хлестать, сразу откатываетесь в овраг. Если в окопах кто есть, и «стрелковка» будет, Сашка вас подержит пулемётом, а вы опять в овраг уходите. Если нет, то бегите до первых окопов, и зацепитесь там, я сразу вам помощь пошлю. Главное, чтобы они обозначились, понять нужно, сколько их и где у них пулемёты. Задание поняли?

— Так точно, — за всех отвечает Коровин.

— Ну, тогда с Богом, хлопцы. — Говорит прапорщик Михеенко.

Курил, кажется, только что, но теперь нужно покурить ещё раз, обязательно. Обязательно. Он достаёт сигареты, отворачивается ото всех, чтобы не видели, что руки, пальцы подрагивают, и прикуривает. Тот самый неприятный момент, он его больше всего на войне не любит. Минута до начала дела. Всё внутри сжимается, скукоживается. Кажется, что воздуха не хватает. По молодости он ещё и говорить в эту минуту боялся, боялся, что сослуживцы заметят, что голос у него дрожит, или вдруг заикаться начнет. Тоже приятного мало. Тогда он и стал закуривать перед самым делом.