Ох и трудная это забота - из берлоги тянуть бегемота. Книга 1 - [23]

Психолог частенько подтрунивал над Доцентом, называя это тренингом, повышающим сопротивляемость психики пациента негативным воздействиям.

— Дим, — попытался спасти товарища Борис, — это на тебя так прекрасная незнакомка повлияла?

— Она самая. Я теперь полон жизни, а потому решил с Доцентом поделиться.

— От такой радости кошки волками завоют, — уныло откликнулся Мишенин, ковыряя вилкой в недрах рыбного пирога.

— Кстати, Дима, ты о каком клубе вчера вещал? — остановил, наконец, избиение младенца Борис.

— О борцовском, естественно, я же тренер. В нашем времени, Степаныч, это был довольно выгодный бизнес. Если верить литературе, то и местные не бедствуют.

— То-то, что не бедствуют! Честно сказать, сильно сомневаюсь я в больших барышах! Да и… — тут в голове у Бориса мелькнула шальная идея. — Дима, а можно местный бомонд заинтересовать самбо?

— А то! Эт, Степанович, запросто! — оживился Дима. — В газетах дадим анонс, потом объявление. Если все сделать грамотно, народ валом повалит! Тут даже восточные единоборства появляются. Но только… сейчас же многие клубы закрываются, — неуверенно закончил Дмитрий.

— Ну что тебе сказать по этому поводу? Революции приходят и уходят, а утро вечера мудренее. Ты, Дим, о силовой защите подумай, а то ведь по поездам сейчас лихие людишки шляются.

— Степаныч, не сомневайся! — в восторге взревел Зверев. — Спортивные клубы чаще всего с этой целью и открывают! Я примерно в таком же тренировал.

— Нашел чем хвалиться! — с осуждением хмыкнул Ильич. — Вот, значит, откуда у наших бритоголовых бойцовская выучка!

Но Димон уже ничего не слышал.

— Вы только представьте себе, — вещал он, дирижируя куском пирога, — мы назовем наш клуб «Спортивное общество тайной славянской борьбы». А на фоне поражений от япов борцы нашего клуба всех сторонников «косоглазых» валят, как младенцев!

— Да зачем он нужен, этот спортивный клуб? — не в шутку разошелся Ильич. — В самом сердце страны провоцировать столкновения на этнической почве!

— Ты, Ильич, не психуй, — тоном бесстрастного рефери развел оппонентов Федотов. — Настоящие деньги защищать надо по-настоящему. Это не шуточки. Кстати, ты не забывай, где находишься. Если где ляпнешь такое, то тут же схлопочешь. Тут тебе не РэФэ.

Минуту назад подвергнутый словесной экзекуции, Ильич, окончательно обидевшись, замолчал.

— Эт точно! Как я говаривал еще сто лет вперед, думать надобно до того, а не как всегда! — чувствуя, что за ним «большинство», Дима повеселел. В глазах его засветилась надежда. — Ну что, мужики, открываем?

— А ты, «пан спортсмен», губищу-то не раскатывай! — осадил его Борис. — Сам-то подумай. Вложимся мы сейчас, а нас спросят: денежки-то откуда, господа переселенцы? Или ты думаешь, что полиция не ищет, где они всплывут? Да и отдача, когда еще будет, — остудил пыл будущего тренера Борис. — Но главное даже не в этом. Нам ведь надо решить, где мы будем разворачиваться. В северной Америке, в Европе или здесь, в России.

После этих слов над столом повисла тишина. Стало отчетливо слышно, как попискивает самовар, как шуршат за стеной мыши. Эта тема неоднократно обсуждалась. Все осознавали детерминированность выбора. Были, конечно, сожаления, были робкие надежды. Однако знание реалий давало единственный ответ — все новшества в Россию начала этого века приходили только с запада. Рождались новшества и в России, и на западе, а приходили только с запада. Редкие исключения лишь подтверждали это правило. Такова была реальность.

Более других наивные надежды питал Владимир Ильич. Это казалось странным для человека, оперирующего безукоризненной математической логикой. Дима по этому поводу как-то изрек очередную жуткую фразу: «Личность, делегировавшая свои права лидерам телеэкрана, не может трезво оценить реальность».

Все понимали, что это только прелюдия к решению, но в таком ракурсе вопрос был поставлен впервые.

— Степаныч, а если подплыть к тому же царю русскому, Николаю Александровичу? — неожиданно произнес Дима.

— Димон, ты-то куда? — опешил Борис, не ожидавший такого предложения от своего товарища. — Подплыть и приплыть в принципе, наверное, можно, только… видишь ли, если судить по поступкам, то надо ставить диагноз: Николай Александрович откровенно глуповат.

Мишенину стало невыразимо обидно. В его сознании не укладывалось, почему оба этих, в общем-то, неплохих человека так пренебрежительно относятся к монархии. Как они не могут понять, что власть эта столь же добра, как и лицо ныне властвующего государя. Конечно, Мишенин знал о недостатках Николая второго, но после вчерашнего трезвые оценки куда-то испарились.

— Как это глуповат? — взвился он с пол-оборота. — Он имеет прекрасное образование, но государь очень мягкий человек.

— И по-немецки мягко ухайдакает пару-тройку миллионов русских, — с нарочитой издевкой вставил Дмитрий, внимательно наблюдая за Ильичом.

— Что за бред! Что вы себе позволяете! Когда это русский наш государь убивал русских людей? Вы думаете, мы сюда просто так попали? — взвизгнул окончательно потерявший над собой контроль математик.

От этого истеричного вопля Борис начал внутренне закипать. Сказалось и напряжение последних дней, и постоянные «взбрыки» Мишенина, и вчерашнее возлияние.