Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2 - [53]

— Но зачем? Дмитрий дал ясно понять, что вы категорический противник участия в политических движениях.

— А шоб було. Поставлю в сарай и пущаяй стоит, как старая микроволновка. Вы таки знаете, что такое микроволновка? — в голосе зазвучали интонации с одесского привоза, — Нет? Вот и я не знаю о партии эсеров, так отчего же нам не помочь друг-другу?

Зензинову осталось только сокрушенно мотнуть головой, мол, ну и подходы у вас, уважаемый попутчик, а вслух поставить условие:

— Если вы сумеете мне разъяснить, что такое микроволновка, то можете рассчитывать на взаимность.

Трудно ли объяснить гуманитарию начала прошлого века, что такое микроволновка? А все зависит от умения общаться. Один увлечется техническими подробностями, второй только пользовательскими свойствами, но если в меру дать и то и другое, то перед глазами слушателя вы предстанете ученым с коммерческой жилкой.

— Борис Степанович, но если все так просто, то почему таких штукенций нет в продаже?

— Просто только мышки плодятся, уважаемый Владимир, я вам и сотой части проблем не показал. Давайте перейдем ко второй части нашего балета. Ваше слово, товарищ маузер! — Борис закончил известной сентенцией. Не античной, но зато своей.

— Откуда это? — Владимир изумленно уставился на Федотова, — я ожидал вы вспомните об адажио.

— Есть многое, чего не снилось нашим мудрецам, — ушел от ответа переселенец, не говорить же аборигену об истории Левого марша Маяковского. Доживет до восемнадцатого года, сам узнает.

Глава 9 Ну, почему мы так плохо учим историю или о «тайнах» партии социалистов-революционеров

Июль 1901906 г.

Когда при входе в вагон Владимира облапал этот экстравагантный тип, первой мыслью было: «Что же это за наказанье господне на мою голову?!». В купе его охватила паника, благо, что Борис Степанович нашел верный тон, а присмотревшись, Владимир припомнил в нем человека, стоявшего рядом со Зверевым.

Азы конспирации Владимир начал осваивать еще в выпускном классе гимназии, когда увлекся социалистическими идеями. Затем четыре долгих года учебы в германских университетах, где он вплотную познакомился с эсерами, закончились возвращением на подпольную работу в Москву. Революционный вихрь вынес его в московский комитет ПСР, тогда же он пришел к вводу о необходимости приобретения опыта террора. Одно дело стрелять из револьвера по атакующим баррикады войскам, и совершенно иное стрелять в упор, в живого человека. Видеть агонию ни чем тебе не угрожавшего человека. Вопрос о терроре вставал моральной проблемой, из власти которой трудно вырваться. Революционный террор являлся апогеем, высшей точкой приложения революционной энергии, актом последнего самопожертвования во имя самых дорогих идеалов, ради которых только и следовало жить, ради которых можно и умереть, поэтому он написал заявление о вступлении в Боевую Организацию.

Проявить себя на поприще террора Владимиру толком не удалось. Зимой его направили в Севастополь ликвидировать адмирала Чухнина, но только он нащупал способ, как в того всадила две пули эсерка из московского крыла Боевой Организации. До лета он проторчал в Гельсингфорсе, участвуя в подготовке теракта против командира Семеновского полка, но дело окончилось ничем — Боевая Организация была распущена.

Сейчас он возвращался из поездки по крестьянскому югу России, куда его, недавно принятого в члены ЦК Партии Социалистов-Революционеров, командировали с ознакомительно-инспекционными целями. Время пообщаться было, так отчего же не исполнить просьбу господина Зверева?

Сейчас Борис анализировал своего попутчика. Не дурен собой, высокий лоб, зачесанные назад длинные волосы и аккуратно постриженная бородка. Черные, пылающие и едва заметно косящие глаза, выдают человека если не фанатичного, то устремленного. Борис был в курсе, что Владимир вхож в московский комитет. Слухи приписывали ему взрыв московского охранного отделения. Ну и что? Обыкновенный боевик. Федотов и предположить не мог, что перед ним член ЦК партии, а в недавнем прошлом подопечный самого Азефа.

* * *

Начав свой рассказ, Зензинов попытался было взяться за любимое «развлечение» — ловлю человеческих душ, но напоролся:

— Владимир, умоляю вас, только без пропаганды, — замахал руками переселенец, — начните с истории вашего движения, а будет непонятно, переспрошу, иначе будем мы с вами валандаться до четверга.

— Почему до четверга?

— По четвергам на горе раки свистят, не слышали?

— Ну, как изволите, — слегка обиделся на непонятную шутку Владимир, зато излагать стал сухо и кратко.

Все началось с дворянской молодежи, хлынувшей в Париж на плечах отступающего Наполеона. Пылкие сердца увидели Европу, сравнили с отечеством, и сопоставление оказалось не в пользу родины. По большому счету восстание декабристов двадцать пятого года можно рассматривать и как последствие войны, и как впечатление от Европы. Все зависит от точки зрения.

После декабристов брожение в умах перекинулось к разночинцам и, как водится, рассадником заразы стал Московский университет. Появились первые кружки, тогда же прозвучало словечко «социализм». Ох, и прав же оказался персонаж эпохи: «Ученье вот беда, ученье вот причина…», и почему предки его не послушали?