Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2 - [3]

Неплохо получилось и со стрелялками. Федотов предложил не морочить голову с пневматикой, а применить мизерный пороховой заряд. В первых образцах пока только два заряда, но конструкторская мысль не дремлет — на подходе десятизарядка с барабаном и «внешностью» пулемета Льюиса.

«А там и до собственного «ручника» рукой подать. Году к десятому! — Зверев мечтательно потянулся, представив себя стоящим со своим «Зверем» на манер товарища Сухова с «Льюисом». — Ладно, это в будущем, а пока будем втюхивать Европе наши стрелялки. Вот так! Введем лицензирование инструкторов и свои правила соревнований. Согласных с нашей системой поощряем ценой на железо, а денежки отобьем на соревнованиях», — Зверев прекрасно понимал, какие попрут деньги от многоуровневых соревнований, и как этот поток зависит от разработчика правил. Опять же престиж державы.

Ближе к полуночи часть публики разъехалась. Слиняла и местная «амазонка». Полуночники гоняли в гостиной бильярд, а «жаворонки» завалились спать в гостевом флигеле. На веранде остались Зверев с Шульгиным. Оба в новом камуфляже. Теперь это обязательная форма одежды инструкторов стрешара.

— Дмитрий, я понимаю, что на полигоне без камуфляжа не обойтись, а здесь он зачем? — молодые люди давно перешли на «ты».

— Непрямое воздействие.

— Поясни, — в голосе поручика второй раз за вечер прозвучала досада.

— Есть у меня задумка…

Зверев напомнил Шульгину, как тот пытался внедрить в жандармерии зверевские тесты. Над поручиком посмеялись, а когда тот стал горячиться, ему было указано на место.

— Нельзя было навязывать незнакомое, а вот используй ты тесты сам, да сошлись на результат — враз бы заинтересовались. Это и есть не прямое воздействие.

— Полагаешь, заглянув на наши пострелушки, армейцы закажут у тебя камуфляж? — скепсис сегодня так и сочился из уст поручика.

— Черта с два, молодой человек, умом Россию не объедешь, а вот пластунов переоденут и будут они рассекать по тылам противника в нашей робе. Зуб даю, что на этом деле мы наваримся, — Димон плотоядно потер руки.

— «Зуб даю», «рассекать», как можно так издеваться над русской речью, — привычно уже вздохнул офицер.

— Некоторые дворяне еще те борцы за чистоту родной речи с французским прононсом. Колись, что тебя сегодня мучит. Весь вечер, как не родной.

— Теперь это вульгарное «колись», — в интонациях отчетливо прозвучало раздражение.

«Чилийский» жаргон переселенца был ни при чем. Шульгина мучил какой-то вопрос. Подтолкнув, Зверев больше не торопил — за «А» всегда последует «Б» и его ожидания подтвердились:

— Дмитрий, я же вижу, куда все катится, — не надо было обладать даром провидца, чтобы понять — Шульгин имел в виду развитие первой Русской революции.

«Ого, а вот и письмо от нашего мальчика, я хотел сказать от доктора Юнга, заверенное господином Кащенко. И что я еще прощелкал? Давай вспоминать. — рассуждал про себя бывший морпех. — Последние недели Шульгина словно приложило пыльным мешком. Ничего ненормального в том нет — парень он конечно крепкий, но в такое время податься в жандармы все одно, что сунуться в женское отделение без каски. Шайкой по башке огребешь с гарантией. Вот и огреб, только по психике. Но! Но сегодня с утра он был в норме. После баньки так и вообще расслабился, а дальше»?

При желании человек может выудить из памяти самые малозначительные детали. Вот и Зверев вспомнил сейчас мимолетную гримасу презрения на лице «амазонки» и болезненно закаменевшее лицо жандарма. Было в этой молчаливой сцене что-то теряющееся в их прошлом.

«Оба-на! — дошло до Зверева. — Похоже, наш жандарм встретил «революционную подружку». То-то я смотрю из дамочки креатив так и прет. Интересно, ее фамилия случайно не мадам Бочкарева или Засулич? Впрочем, мадам Бочкарева, помнится, была за белых, и лет ей всего-ничего, а Засулич давно старушка. Эта…, - Дмитрий Павлович мысленно скинул с «амазонки» одежды, но вздрогнув, тут же вернул их на место, — на фиг нам жертвы голодомора».

Переселенцы давно поняли, что со службой в жандармах Шульгин промахнулся. Такое частенько случается с людьми интеллигентными и от природы незлобивыми. Как ни крути, а жандармы, как и чекисты, по сути своей ассенизаторы, и такая служба не для всех. Тем более в революционные времена, когда нормы морали стремительно разрушаются.

В лучшем случае поручик должен был написать прошение об отставке, в худшем превратиться в законченного циника. На счастье, или несчастье ему встретился Зверев, что на пару со своим старшим товарищем периодически помогал Шульгину не свихнуться. Двигал ли переселенцами расчет? Если и двигал, то не играл доминирующей роли. Ими руководило обыкновенное человеческое сочувствие, подкрепленное некоторой толикой интереса — удастся ли им подкорректировать мировоззрение человека другой эпохи, к тому же из «органов»?

В итоге, поплевав перед «тяжкой» работой на руки, переселенцы стали с воодушевлением просвещать аборигена в том, что на свете хорошо, и что такое плохо. Естественно, с их точки зрения.

Сначала хилым ручейком, а потом полноводным потоком в сознание жандарма полилась мысль о поразительном невежестве значительной части русской либеральной интеллигенции. Тяжелая артиллерия логических построений «чилийцев» с математической точность демонстрировала едва ли не слабоумие клиентов. Их недовольство режимом перерастало в борьбу с русской государственностью, а героика представала пошлой истеричностью.